Книга Часть целого - Стив Тольц

— Они здесь, — шепнула Анук.

Она указала на толпу папарацци, бизнесменов и политиков. Семидесятилетний Рейнолд Хоббс в квадратных очках в металлической оправе и с идеально круглой головой Чарли Брауна[42]последовал совету консультантов, что для его общественного имиджа было бы полезно, если бы он попытался выставить себя «обыкновенным парнем, как все», и поэтому ссутулился за столом, где играли в «двадцать одно» минимум по десяточке. По его уныло сгорбленным плечам можно было предположить, что во время последнего кона он потерял состояние. Мы с Анук подошли ближе. Может быть, в Австралии не было человека богаче Хоббса, но свои деньги он явно нажил не игрой.

Его сын, Оскар, в нескольких метрах от отца испытывал счастье у покер-автомата, держась при этом так прямо, как умеют лишь знаменитости, рискующие в любой момент быть сфотографированными, — не ковырял в носу и не чесал гениталии. Я поспешно сделал себе строгое предупреждение: не смей сравнивать его жизнь со своей! У тебя нет ни малейшего шанса. Я оглянулся вокруг в поисках подходящего объекта для сравнения. Вот то, что надо: старикашка, зубов немного, волос еще меньше, на шее фурункул, нос как раковина моллюска. Он-то и станет моим якорем. Иначе быть беде — мне не выдержать сравнения с Оскаром Хоббсом, за которым закрепилась слава самого удачного ловеласа. Я тайно читал бульварные газеты и наблюдал длинную череду его красивых подружек — завидную череду. Такие были сладкие цыпочки, что можно отъесть собственную руку до локтя. И он их трахал. Я не мог об этом думать. Но он был не из тех, кто слыл завсегдатаем тусовок, — его не видели на открытиях художественных выставок и в списках первых приглашенных на кинопремьеры. Лишь иногда край его подбородка попадал в объектив репортеров светской хроники воскресных газет, но и по подбородку было понятно, что его застали врасплох, как вора, попавшего в банке в зону камеры видеонаблюдения. Но женщины! Посмотрев на их снимки, я бежал к себе в спальню и рвал от зависти подушку. Кстати, не раз раздирал в клочья, а это очень непросто — попробуйте сами.

— И как ты хочешь его зацепить? — спросил я Анук.

— Надо атаковать на два фронта. Кто-то возьмет отца, кто-то сына.

— Ничего не получится.

— Кем хочешь заняться: Рейнолдом или Оскаром?

— Ни тем, ни другим. Но предпочитаю Рейнолда. Тем более что собираюсь его кое о чем спросить.

— Ладно. Но что мне сказать сыну? Как начать разговор?

— Не знаю. Сделай вид, что вы когда-то встречались.

— Он решит, что я таким способом пытаюсь с ним познакомиться.

— Тогда оскорби его.

— Оскорбить?

— Препарируй, как ты умеешь это делать. Объясни, что не в порядке с его душой.

— Откуда мне знать, что не в порядке с его душой?

— Придумай. Скажи, что на его душе такое пятно, которое только размазывается, когда пытаешься его стереть.

— Нет, не пойдет.

— Хорошо. Тогда скажи, что он настолько богат, что оторвался от реальности. Это его заведет. Богатые ненавидят подобные разговоры.

— Но он настолько богат, что в самом деле оторвался от реальности.

— Анук, хочешь — верь, хочешь — нет, финансовые трудности не есть официальная реальность.

— Не будем спорить. Давай приступим к делу.

— Хорошо. Удачи!

Я подошел к столу, за которым сгорбился Рейнолд Хоббс, но там не оказалось ни одного свободного места. Встав поблизости, я стал дышать в шеи игроков. Охранник подозрительно на меня посмотрел, и у него были на то основания, я вел себя и впрямь подозрительно, бормотал себе под нос: «Что же мне все-таки сказать этому медиамагнату? Как убедить встретиться с отцом? В качестве акта милосердия? Рейнолд Хоббс — известный филантроп, это так, но привык заниматься благотворительностью по телефону».

Сидевший рядом с Рейнолдом журналист кончил брать интервью, встал и покачал головой. Я воспользовался случаем и втиснулся рядом с магнатом. Он покосился на меня и тепло улыбнулся, но я тут же почувствовал, что ему неловко: некоторые люди не любят разговаривать с теми, кому еще не исполнилось двадцать. И чем ближе собеседник в смысле возраста к нолю, тем сильнее их смущение. Рейнолд отвернулся и немедленно увлекся разговором с юристом. Они обсуждали размер мелкого шрифта в официальном договоре. Магнат настаивал на том, чтобы напечатать некоторые статьи шрифтом «пресс нью роман», но при этом снизить размер до четырех пунктов. Юрист не соглашался с этической стороной его предложения и утверждал, что текст, чтобы все было «открыто и честно», следует набирать кеглем не менее семи пунктов.

— Извините, мистер Хоббс, — начал я.

Он медленно повернулся ко мне, словно бы говоря: «Все, на что я дышу, превращается в золото, поэтому одно то, что я посмотрел в твою сторону, — великое одолжение». А когда его взгляд упал на меня, его глаза недвусмысленно сказали: «Хоть мы и сидим рядом, я для тебя недосягаем».

— В чем дело?

— Вы владеете одной из наших газет, ведь так?

— Что дальше?

— Я полагал, что власть развращает. Но то, что вы делаете, не развращение. Торговать поносом — не развращение; это беспардонное разбазаривание власти. При всем вашем влиянии, при многообразии тем, которые у вас под рукой, вы предпочитаете печатать откровенную муру. Почему?

Рейнолд не знал, что ответить. Я покосился на Анук — судя по всему, дела у нее шли лучше, чем у меня. Оскар недоуменно смотрел на нее, и мне стало интересно, что она ему такое сказала.

Рейнолд по-прежнему меня игнорировал.

— Допустим, вы хотите продавать газеты. Это я понимаю. Вы продаете свежую мокроту, поскольку у людей к свежей мокроте ненасытный интерес. Но неужели вы не можете сделать ваши газеты хоть чуточку свободнее? Почему бы между привычными заголовками и гороскопом не включить на четверть полосы материал о тибетской мудрости? Ведь это же не убьет тираж.

Рука охранника легла на мое плечо.

— Давай отсюда. Пошли.

— Все в порядке, — бросил ему магнат, не сводя с меня глаз.

А я тем временем гнул свое:

— Взять хотя бы бесстыдно рассчитанное на сенсацию бесконечное повторение истории Фрэнки Холлоу. Ничего нового вы сказать не в состоянии — бубните то же, что в первый день, но упорно вываливаете материал на первые страницы. Перемываете снова и снова: то с точки зрения дерьма в гостиничном туалете, то с точки зрения пролетевшей за окном птички. Честно говоря, читать это — все равно что жевать мочало. Как вы уживаетесь с собой? Наверное, приходится нанимать специального человека, чтобы он смотрелся за вас в зеркало?

— Послушай, сынок, как тебя там? Газеты служат для того, чтобы сообщать новости, а не заниматься просветлением человеческих душ. Бульварные издания сенсационны, поскольку в обыденной жизни людей нет ничего сенсационного. В этом, коротко говоря, суть. Смерть знаменитости — лучший двигатель газетной торговли. И знаешь почему? Потому что заголовок можно прочитать следующим образом: «Боги тоже смертны». Ты следишь за моей мыслью?