Книга Девушка под сенью оливы - Лия Флеминг

Что мне рассказать близким? Как объяснить, почему именно меня спасал этот немец, оставив за скобками своего рассказа все остальное? Пока я плохо представляла себе, как мне подступиться к решению столь сложной шарады. Я настолько привыкла хранить в тайне от семьи многие эпизоды своей военной жизни, что это не просто вошло в привычку, а уже въелось в плоть и кровь.

Постарайся выбросить из головы весь этот вздор в свой последний день пребывания на острове. Живи настоящим, веселись и ликуй, забудь ночные кошмары. Ведь это и твой праздник тоже. А слезы оставь на потом, когда начнется поминальная служба.

Хорошо, что Мак отправился на церемонию вместе с нами. В этой толчее, среди обилия машин и патрульных полицейских на мотоциклах мы бы едва ли справились с управлением. А он умело припарковал машину, втиснув ее в свободное пространство рядом с другими автомобилями, которыми была заставлена узкая лужайка на подходах к Военному кладбищу, где покоится прах солдат и офицеров стран Содружества. Стояла прекрасная погода, солнце висело высоко в небе, озаряя от края и до края всю бухту Суда, кстати самую большую островную бухту в Европе.

Все мы приоделись в соответствии с торжественностью мероприятия. Мак – в строгом блейзере, Лоис – в чем-то белом, хорошо оттенявшем ее великолепный загар, я – в темном жакете и с аксессуарами в виде шелкового шарфа и солнцезащитных очков. Даже Алекс, вопреки обыкновению, смотрелся очень нарядно в белой рубашечке и шортах. На лужайке уже играл духовой оркестр. Музыканты, облаченные в парадную форму солдат британской армии – алые мундиры с золотым шитьем, – самозабвенно извлекали из труб именно те звуки, которые могут извлечь только военные оркестры британской армии.

Неподалеку стояла группа ветеранов в беретах и темно-синих блейзерах. Медали позвякивали у них на груди, когда они здоровались, окликая друг друга по именам. Многие держали в руках венки из алых маков. Критские ветераны в черных рубашках, бриджах и высоких сапогах стояли у входа на кладбище рядом с большой толпой официальных лиц в строгих костюмах и военных мундирах всех родов войск всех стран Содружества. У меня перехватило горло. Я уже отвыкла от многолюдных мероприятий, да, сказать по правде, и не была готова к такому размаху торжественной церемонии.

Я бросила взгляд на гавань. Когда-то она была черна от дыма и гари и до отказа забита остовами разбитых кораблей. Сегодня же на рейде замерли военные корабли, приготовившиеся отсалютовать павшим героям артиллерийскими залпами. А где воронки от многочисленных фугасов и бомб, градом сыпавшихся на порт в первые дни войны? Сегодня все прибрежные склоны гор застроены шикарными отелями и виллами.

Мы медленно приблизились к огромному кресту, установленному на центральной аллее кладбища. Оттуда нам будет лучше видно все происходящее. Нам тут же раздали листки с напечатанным текстом гимнов и псалмов. Я невольно усмехнулась. Все продумано до мелочей и отлажено как часы. Наверняка в мероприятиях участвует кто-то из членов королевской семьи, а следовательно, все должно пройти без сучка без задоринки, с сугубо британской пунктуальностью.

Колонну ветеранов возглавил волынщик. Он сыграл призывный сигнал, и колонна, держа в руках гирлянды живых цветов и венки, медленно двинулась в сторону креста, где их уже поджидал священник, чтобы лично приветствовать каждого. Я почувствовала, как увлажнились мои глаза за стеклами темных очков.

Церемония длилась долго, и я искренне обрадовалась, когда мне предложили стул. Вначале было возложение цветов, затем сама служба с исполнением торжественных гимнов и благодарений. Потом своими надтреснутыми голосами мы, сопровождаемые залпами артиллерийского салюта, дружно пропели национальный гимн Великобритании. Все это впечатляло.

Я была рада, что участвую в церемонии на, так сказать, анонимных началах. Это позволило мне пройтись по аллеям кладбища без сопровождения. Бесконечные ряды белоснежных надгробий, все радует глаз своей чистотой и ухоженностью: ярко-изумрудные газоны, бордюры из пурпурных роз, имена, выбитые золотом. Мужчины, женщины, жизнь большинства из них оборвалась на взлете, едва успев начаться. Печаль и скорбь витают над этим местом упокоения. А еще воспоминания, будоражащие душу. Почему же я так долго собиралась, чтобы приехать сюда?

Вот памятник капитану Джону Пенделбери, герою, мученически погибшему в фашистских застенках. Я встречалась с ним до войны. Он был вице-консулом британского посольства, руководил раскопками в Кносском дворце, курировал работу Британской школы археологии и одновременно выполнял секретную миссию как разведчик. Умница, академически образованный человек, спортсмен. Его казнили в первые дни оккупации, взяв в плен раненым. Его имя уже давно превратилось в легенду, стало символом мужества, беззаветной преданности и любви к Криту.

Я шла, вчитываясь в имена, многие из которых были известны мне не понаслышке. Я знала этих людей, помнила их лица, и сейчас, разглядывая выбитые золотом буквы, я словно участвовала в некоем мистическом акте воссоединения со всеми павшими героями и примирения с собственным прошлым.

Но вот я невольно замедляю шаг, и сердце мое обрывается. Передо мною имя, которое так много значило когда-то, имя, которое я помнила все прошедшие годы. Брюс Джардин.

Честно говоря, не ожидала, что его прах будет захоронен здесь. Я думала, его останки перевезли в Новую Зеландию. О гибели Брюса я узнала только по возвращении домой. Эвадна решилась сообщить мне эту страшную новость только после того, как я, по ее мнению, немного окрепла и пришла в себя. И сделала она это во время утренней прогулки по розарию. С тех пор я ненавижу гулять среди роз. Потому что на меня сразу же накатывает чувство страшного одиночества и бессмысленности всего моего существования. В первую минуту горе было таким сокрушительным, что я развернулась и побежала к озеру. Мне хотелось побыть одной, но Эффи бросилась следом. Она решила, что я захочу прыгнуть в воду. Как же плохо они меня знали! Нет, я не стала сводить счеты с жизнью. Это слишком просто. Мне нужно было достойно прожить свою жизнь, помня о том, что я живу и за тех, кто не смог дожить до победы.

Впрочем, к тому времени я стала совершенно другим человеком. Столько всего случилось, и мои чувства к Брюсу тоже стали другими. Вот только я не знала одного: что к моменту, когда я покидала Крит, его уже не было в живых.

Я прикоснулась к памятной плите. Взгляд мой упал на изящный букет, лежавший у самого изголовья. Горные цветы и травы, перевитые красной, черной и золотистой лентами. Цвета критского флага. Надпись на одной из лент была сделана на кириллице. Строчка из стихотворения. «Кровь, которую ты пролил за нашу землю, не была напрасной. Спасибо». И это всё.

Мне вдруг захотелось положить что-то рядом, но никто из нас не додумался прихватить с собой цветы. Хотя бы один-единственный цветок. Как странно видеть имя Брюса увековеченным в камне. Помнят ли его здесь? Кто помнит? Старики уходят, еще немного, и наше поколение исчезнет полностью, растворится в небытии. Глядя на медленно марширующих ветеранов, многие из которых с трудом переставляют ноги, испытываешь грусть. Кто признает в них молодцеватых, загорелых парней, которых мне посчастливилось когда-то выхаживать в госпитале? А меня разве они узнают?