Книга Смута - Владислав Бахревский

За три версты от лагеря послов встречали Зборовский и Рожинский. У Рожинского открылась рана, и он вынужден был ехать в санях. Перед табором посольство приветствовали бояре Вора Иван Плещеев и Федор Унковский.

Сам он с Мариной Юрьевной смотрел на церемонию с крыльца. Нервничал, уходил в дом, возвращался. У королевских послов к нему, к государю, никакого ни дела, ни послания не было!

– Что вы мечетесь?! – прошептала Марина Юрьевна одними губами. – Не покидайте меня. На нас смотрят тысячи глаз.

Вор послушался, постоял с царицей с четверть часа и увел ее, цедя сквозь зубы:

– Довольно метать наш царский жемчуг перед свинским невежеством недоброжелателей.

У него, однако, был приготовлен богатый стол, и, чтобы хоть как-то досадить полякам, он позвал к себе одних русских: Федора Андронова, Михайлу Молчанова – убийцу царя Федора Борисовича, Тимошку Грязного, князя Юрия Хворостинина, дьяка Чичерина и, конечно, князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого. Марина Юрьевна, угождая русскому обычаю, за столом не сидела, но к гостям выходила, меняя наряды и поднося им чаши с вином.

Во время третьего появления царицы, когда она вышла в своем лучшем польском платье, прибежал шут Кошелев с дико, как у чучела, торчащими руками.

– Эй, царь! – крикнул он. – Давно ли ты похвалялся, что Рожинский – твоя десница, Сапега – твоя шуйца?

Тут он тряхнул правой рукой – отвалилась, тряхнул левой рукой, и она отпала, ударившись об пол с мертвым, костяным звуком. Это были настоящие, человеческие отсеченные руки.

Марина Юрьевна взвизгнула, сделалась бела.

– Что за шутки?! Где ты взял это?! – закричал Вор.

– В твоем лагере такого добра сколько угодно! – Шут норовил улизнуть.

– Ловите его! – тоже чуть не взвизгнул Вор.

Шута схватили.

– Вот они, твои руки, живые, хваткие, – объяснил Кошелев жестокую притчу.

– Пошел вон!

Первой выскочила из столовой палаты Марина Юрьевна, и только потом уж удалился шут, волоча по полу жуткую свою ношу.

– Он не знает в шутовстве меры! – мрачно сказал Вор. – Я прошу вас, господа, передайте патриарху Филарету, пусть он помолится за нас, грешных, за спасение Отчизны. Пора русским людям взяться за ум, пора изгнать с нашей земли всех поляков вкупе с похитителями моего трона.

Смелые речи государя испугали гостей, найдя предлог, они удалились, но Молчанов, Хворостинин и Трубецкой не дрогнули и стали свидетелями унижения его царского величества.

Поздно вечером приехал из посольского стана Тышкевич и подал государю письмо, но не от короля, а от сенаторов.

Вор посмотрел сначала в текст: паны сенаторы просили уважать честь посольства Речи Посполитой, направленного королем к войску. О причинах посольства – ни слова. Посмотрел на обращение, ужаснулся: его именовали «яснейший князь».

– Холоп! – закричал Вор. – Как ты смел принести эту цидулку, где над помазанником Божиим ругаются бесстыдно и отвратительно!

– Если я холоп, – засмеялся Тышкевич, – то ты хуже и ниже холопа. Ты – мошенник, укравший чужое имя. Твои дни сочтены, ибо ты был ничтожество и ничтожеством остался.

Вор тотчас хотел покинуть лагерь, но его конюшни оказались закрытыми, и возле конюшен стояли часовые.

Тогда вместе с Трубецким и Хворостининым он отправился в церковь слушать вечерню, а Молчанова послал к Заруцкому, чтобы тот прислал к церкви казаков.

«Патриарх» Филарет не служил, но был в алтаре. Вор через дверь для священства вошел в алтарь и, благословясь у Филарета, сел рядом.

– Пришла пора, когда слово патриарха – единственная моя крепость, – сказал Вор. – Подними за меня свой голос, святейший владыка.

– Кто нынче слушает пастырей? – потупил голову Филарет.

– Неужто и ты отворачиваешься?

– Избави Господи, государь. Я молюсь за тебя.

Вор чуть было не схватил его за грудки.

– Если ты не поможешь мне, то кто о тебе вспомнит? Сигизмунд пришел в Россию не ради спасения православия, но ради торжества католичества.

Священник, молившийся у престола, вскидывал строгие очи на государя и на митрополита.

– Побеседуем после службы, – шепнул Филарет. – Я усердно молю Господа, чтобы послал тебе славы, а народу покоя.

– Россия потому и гибнет, что одни сверх всякой меры просты, а другие в коварстве превосходят самого дьявола.

– Не поминайте сие имя в святом алтаре!

Вор замолчал. Искоса взглядывал на красивые благообразные седины Филарета, и благообразие это было ему отвратительно. Служба текла себе, будто в мире царили мир и тишина. В алтарь проскользнул Рукин.

– Казаки явились, государь. Их четыре сотни.

Он тотчас выехал из табора, но на третьей версте его настиг Рожинский. Сел к Вору в сани.

– Вернитесь, государь! – Голос у гетмана был просителен. – Мы не терпим друг друга, но в споре с послами вы – все мои козыри. Если ваше величество покинет Тушино, наши общие усилия и военные тяготы пойдут прахом. – Вежливые речи мне приятны, гетман. Я внимаю им, – ответил высокопарно Вор и позволил привезти себя обратно.

Дома он нашел новую охрану, новых слуг.

– Ваша светлость, как это понимать? Я хотел покинуть Тушино, потому что здесь меня не уважают. Я даже не знаю, зачем пожаловали послы!

Рожинский топнул ногой, заорал:

– А зачем тебе это знать? Ублюдок! Король прислал пана Стадницкого ко мне. Я – князь и гетман. А ты кто? Черт знает, кто ты есть! Столько крови за тебя пролили, и все впустую. Сиди тихо. Еще раз побежишь – убью.

Утро выдалось ясное. Легкие облака сияли белизной, сияли снега. Морозец радовал тело, будил мужественность.

На огромное поле вышло все тушинское войско. На всхолмье поставили два кресла, для Стадницкого и Збарского. Тышкевич командовал эскортом и стоял среди командиров войска. Не было ни казаков, ни русских, но зато среди начальников находился приехавший частным образом Адам Вишневецкий. Глашатаи объявили:

– Будет говорить его милость пан Станислав Стадницкий – посол его величества короля Сигизмунда III, каштелян пшемыский.

Речь посла оказалась короткой и чересчур общей.

– Его величество король Сигизмунд поручил мне сообщить вам, славному польскому воинству, следующее. Извлекая меч на узурпатора московского трона Шуйского – за его многие враждебные действия, – на россиян – за попрание ими договоров, – его величество этим выступлением своим спасает вашу конфедерацию. Ваше число уже невелико, вы изнурены затянувшейся войной, вас теснят ныне объединенные войска русских и шведов. Король ждет добрых сынов Отечества под свои хоругви. Король обещает забыть обиды, нанесенные его величеству дерзкими, и обещает свое королевское жалованье.