Книга Прикосновение - Колин Маккалоу

Анна подняла голову, увидела Нелл и улыбнулась. И отшвырнула Долли, как безжизненную куклу, — очевидно, уже не в первый раз, потому что Пиони ловко подхватила ребенка.

— Нелл! Нелл! Нелл! — закричала Анна, простирая руки.

— Здравствуй, дорогая, — Нелл обняла и поцеловала сестру.

— Долли! Где Долли? — спохватилась она.

— Вот, — Пиони подала ей малышку.

— Долли, моя кукла! — просияв, объяснила Анна сестре.

— Привет, Долли. Ты меня помнишь? — Нелл взялась за крошечную ручку. — Я твоя тетя Нелл.

— Тетя Нелл, — отчетливо выговорила девочка и заулыбалась.

— Можно, я возьму ее на руки, Анна?

Та нахмурилась, посмотрела на сестру из-под насупленных темных бровей, и Элизабет с Нелл уже решили, что она откажет, как бывало после рождения Долли. Но Анна схватила ребенка и бесцеремонно сунула его Нелл.

— На! — заявила она, явно преодолев нежелание.

Полчаса, проведенные с Анной и Долли, утомили Нелл сильнее, чем драка с белыми студентами, зато дали обильную пищу для размышлений. С обоими родителями следовало поговорить, и как можно скорее.

— Мама, папа, — начала Нелл, собрав их в библиотеке за стаканчиком хереса перед ужином, — нам необходимо сейчас же кое-что обсудить.

Предчувствуя, что последует дальше, Элизабет сжалась, а Александр только перевел взгляд с бокала на дочь и вопросительно вскинул брови.

— Это касается Анны и Долли.

— А что с ними такое? — подавляя вздох, осведомился Александр.

— Их надо разлучить.

Он удивленно выпрямился:

— Разлучить? Почему?

— Потому что Долли — живой человечек, ребенок, с которым Анна обращается как с тряпичной куклой. Ты помнишь, что стало со щенком, которого когда-то подарили Анне? Она слишком сильно сжала его в руках, щенок укусил ее, и она размозжила ему голову об стену. Та же участь ждет и Долли, которая растет, становится самостоятельной и рвется на свободу. Но Анна не собирается отпускать ее. Тряпичным куклам полагается терпеть и молчать, их можно закинуть в угол и забыть, а потом, когда захочется, вспомнить.

— По-моему, ты преувеличиваешь, Нелл, — сказал Александр.

— Действительно, — кивнула Элизабет. — Анна любит Долли.

— Щенка она тоже любила. Нет, я не преувеличиваю! — Она повысила голос. — Папа, мама рассказывала тебе, как Анна щипала Долли за руку? До жутких лиловых синяков?

— Нет, — покачал головой Александр и отставил бокал.

— Но это было всего один раз, — возразила Элизабет. — Всего лишь раз! И с тех пор не повторялось.

— И все-таки было, мама. Но ты не замечаешь многого другого: Долли каждый день швыряют, как игрушку, и только благодаря умнице Пиони и собственному инстинкту самосохранения девочка остается жива и невредима. — Нелл подошла к отцу и присела к нему на колено, воззрившись на него ярко-синими глазами. — Папа, так больше продолжаться не может. Иначе Долли или серьезно пострадает, или погибнет. А если Пиони случайно не окажется рядом или Анна вздумает наказать «плохую Долли» и никому ее не отдаст? Ни тебе, мама, ни Пиони с ней не справиться — Анна сильнее вас.

— Ясно, — с расстановкой произнес Александр. — Да, я понимаю.

— Мы наймем помощников, — пообещала Элизабет, метнув ненавидящий взгляд в дочь-предательницу. — Они же мать и дочь! Анна восемь месяцев кормила Долли грудью! Если мы их разлучим, Анна зачахнет и умрет.

— Мама, ты считаешь, что я об этом не подумала? — воскликнула Нелл, резко оборачиваясь к ней. — Думаешь, мне доставляет удовольствие твердить, что этих двоих надо разлучить? Анна — моя сестра! И я люблю ее! Всегда любила и всегда буду любить. Но после рождения Долли она изменилась — может, я заметила это потому, что давно не виделась с ней. Анна стала использовать меньше слов, реже соединять их в предложения. Она всегда была инфантильна, но теперь неуклонно деградирует. После рождения Долли она была так нежна, обращалась с дочерью, будто понимала, что она живая. А теперь все иначе, и характер у нее начинает портиться. Анна раздражительна и своевольна — наверное, потому, что ее балуют всю жизнь. Никто ни разу даже не шлепнул ее за провинность, ее никогда и ни в чем не упрекали.

— Шлепков она не заслуживала! В отличие от тебя, — фыркнула Элизабет.

— Не спорю, — невозмутимо ответила Нелл, не сводя глаз с отца. — Папа, надо действовать.

— Нелл, ты всегда говоришь сущую правду. Да, надо действовать.

— Нет! — выкрикнула Элизабет и вскочила, облившись хересом. — Нет, Александр, я не позволю!

— Выйди, Нелл, — велел ее муж.

— Но, отец…

— Иди. Остальное потом. Вот и все, — выговорил он, когда закрылась дверь. — Сначала я был «папочкой», потом «папой», а теперь я отец. Нелл выросла.

— Твоя копия — такая же холодная и бессердечная!

— Нет, она другая, но удивительная. Сядь, Элизабет.

— Не могу. — Она принялась вышагивать по библиотеке.

— Нет, ты сядешь. Я не намерен обсуждать вопрос жизни и смерти с человеком, который мечется из угла в угол, чтобы избежать горькой истины.

— Анна — мое дитя, — заявила Элизабет, упав в кресло.

— А Долли — твоя внучка, не забывай об этом. — Он свободно опустил на колени руки и пригвоздил жену к месту немигающим взглядом черных глаз. — Элизабет, несмотря на всю твою неприязнь ко мне и мою к тебе, я — отец твоих детей и дед Долли. Ты и вправду считаешь меня бесчувственным, неспособным осознать всю глубину трагедии? Думаешь, я не жалел Анну, когда узнал, что она больна? Не страдал вместе с Яшмой, которая дорого заплатила, отомстив за твою дочь? По-твоему, если бы я мог, я не попытался бы облегчить боль и страдания, которые не оставляли Анну все пятнадцать лет ее жизни? Конечно, я сделал бы все! Свернул бы горы, поменял местами небо и землю — лишь бы помочь ей. Но от этого трагедии не перестают быть трагедиями. Они развиваются своим чередом — вплоть до ужасного финала. Как и наше семейное горе. Наверное, нельзя иметь такого одаренного ребенка, как Нелл, и не поплатиться за это. Но не смей винить Нелл за то, что она такая, — это все равно что винить меня или саму себя, что Анна больна. Смирись, дорогая. Анну и Долли придется разлучить, чтобы трагедия не повторилась.

Она слушала, не утирая струящиеся по щекам слезы.

— Я страшно оскорбила тебя, — всхлипнула она, — но я не хотела. Если уж говорить начистоту, я знаю: ты не заслужил всего, что я с тобой сделала. — Она заломила руки. — Ты был добр и великодушен, и я знаю — да-да, знаю! — что, если бы я повела себя иначе, мы были бы избавлены от страданий. И тебе не понадобилась бы Руби. Но я ничего не могу поделать, Александр, ничего не могу с собой поделать!

Вынув носовой платок, он встал, подошел к ней, вложил в ладонь квадратик ткани и притянул ее голову к своему бедру.