Книга Башни земли Ад - Владимир Свержин

Сейид-эфенди допил свой кофе, поднялся и в безмолвии удалился, оставив ученика размышлять над ответом. Взгляд Хасана скользил по витиеватым строчкам арабской вязи аятов Корана и мудрых изречений просветленных учителей и праведных шейхов, пока сам собой не остановился на фразе Мухаммеда аль Яраги: «Я пришел дать вам свободу; и пусть до Всевышнего не дойдет молитва раба, покорившегося тирану». Хасан поклонился, благодаря устаза и самого Отца Знания за откровение, пришедшее ему. На улице возле дома Учителя толпились мюриды, желавшие увидеть и расспросить многомудрого Хасана Галаади, слухи о котором давно уже ходили среди правоверных. По-братски простившись с каждым, дервиш отправился к выходу из селения.

— Когда ты вернешься? — открывая калитку, спросил привратник.

— Когда будет угодно Аллаху.

— Привести тебе коня?

Хасан покачал головой:

— Оставьте его для того, кому он пригодится. Прошу тебя, ихван, это хороший конь, ухаживай за ним.

Дервиш вышел за стены обители и оглянулся в последний раз, устремляя взор на священную эмблему над входом: два объединенных четками топорика, отсекающих мирскую жизнь от жизни странника, идущего путем Истины, сума для подаяний — символ аскетизма и ежедневного усердия в накоплении знаний, и небольшой значок, венчающий эмблему — маленькую литеру, обозначающую великое Он.

Хасан вздохнул и пошел туда, откуда недавно появился. Лишь на минуту он остановился, поднял с земли саблю, обнажил клинок до половины и прошептал:

— Зло подобно тени, его можно видеть, но фактически его нет.

Хасан поискал взглядом, нашел молодую смоковницу, широко раскинувшую ветви над обломками скалы, взобрался по каменистому склону и повесил оружие меж зеленой листвы. Он хотел еще что-то сказать, но тут в голове его раздался насмешливый голос:

— Привет участникам забега Константинополь — Ад! О, Хасан, а что это за, как бы это покультурней выразиться, инжирина там, на ветках произросла? Какой Мичурин скрестил фигу[50] с благородным клинком?

— Сергей, да заставит тебя Аллах молоть языком кофе для всех дервишей Востока! Что это ты встрепенулся в такую рань?

— Так надо. Мы ж такси вызвали. Как там: «Такси Асур. Ты не успеешь дочитать суру, как мы уже рядом». Дай маячок, чтобы мы не промахнулись.

— Погоди, дай я хоть удалюсь от рибата. Ты представляешь, что здесь начнется, если вы свалитесь с неба в обнимку с джинном на глазах у правоверных, собравшихся для намаза.

— Да как скажешь. Сколько годить-то?

— Минут двадцать. Обойду скалу и включу маяк. Только, ради Бога, не искрите, когда будете заходить на посадку.

— Асур передает тебе пламенное «слушаюсь и повинуюсь». А если ты еще инжира нарвешь, будешь совсем хороший мальчик.

Тамерлан был мрачен. Казалось, улыбка не способна явиться на этом лице, словно высеченном из темного камня. Он слушал отчеты темников о продвижении войска на север в земли гяуров, и глухая ярость все больше и больше охватывала его. Великому амиру очень хотелось казнить военачальников, с унылым однообразием сообщавших, что по дороге на Фессалоники то там, то здесь на хвост колонны, на растянувшиеся обозы как снег на голову обрушиваются свирепые шайки морских разбойников. Но стоило примчавшимся на выручку аскерам вступить в бой, пираты бросались наутек, грузились на лодки и уходили в море под прикрытием другого, ожидавшего на берегу, отряда лучников. За время своих налетов разбойники мало что успевали похитить, но зато много жгли, резали упряжь и ломали возы.

Отважные воины Повелителя Счастливых Созвездий много раз видели, как неспешно и горделиво проплывают на горизонте ромейские дромоны, венецианские галеры и каракки эскадры магистра Вигбольда. Всякий раз они осыпали проходящие мимо корабли проклятиями, одно страшней другого, но более ничем помешать им не могли. Наскоро собранные по черноморским портам корабли не способны были заменить Тимуру настоящий флот. Они всячески уклонялись от боя, а если удавалось, перебив небольшие отряды тамерлановских лучников, страдавших от морской болезни, экипажи незамедлительно выбрасывали белый флаг.

— Вот она, месть василевса, — шептал себе под нос Великий амир. — Зря я был с ним так мягок. Зря поддался благородному порыву и не сжег, не стер с лица земли его подлый город.

Идти еще было далеко. И долго. Почти месяц. Враг даже не пытался дать ему сражение, но отдавал ему земли с такой легкостью, будто это были не благословенные виноградники и оливковые рощи, не зеленые пастбища и журчащие реки, а безжизненные пески и черные скалы Каракума. На всем пути враг не осмелился вступить с ним ни в одну достойную упоминания схватку. И все же каждый день приносил ему новые и новые потери.

— Надо уходить от берега, — бормотал Тимур. — Как можно быстрее.

Перевалы в горах тоже сулили тяжелый и опасный путь. Но здесь хотя бы он мог выступить с врагом на равных, а не слушать, как глумятся над его прежде непобедимым войском мерзкие собаки.

Однажды, несколько дней назад, после очередного доклада, Тимур пожелал, чтобы грянула буря. И Аллах, как всегда, был милостив к нему. Едва над морем начали сгущаться сумерки, горизонт затянуло черными свинцовыми тучами, и молнии огненными бичами стали подхлестывать вздыбившиеся бешеными конями, одетые пеной валы. В какие-то минуты уже нельзя было понять, больше воды вздымается снизу, или низвергается на землю из небесных хлябей.

Когда утром шторм утих, на берегу обнаружились разрозненные обломки примерно десятка кораблей. Но ликовать было рано. Большая часть троп и дорог превратилась в непролазное болото, и растянувшаяся армия остановилась. Вот тут-то, подобно стервятникам на тушу буйвола, на нее вновь накинулись морские разбойники, отсидевшиеся в гаванях великого множества островов, разбросанных по Адриатике. С той поры Тимур не просил небеса ни о чем подобном.

— Это все Мануил, — шептал он. — Мануил и проклятый дервиш.

— …Но что хуже всего, — докладывал, понурив голову, очередной темник, — что население уходит из домов. Мы застаем пустые жилища, нет даже стариков, женщин и детей, они бегут, угоняют скот, увозят птицу. Кто-то руководит ими. Мы посылали отряды, чтобы перехватывать беженцев, но уже несколько раз эти отряды не возвращались.

«Надо поворачивать назад, — думал Тамерлан. — Да, надо поворачивать. Все, что происходит в последние месяцы — не разрозненные неудачи. Это все одна война, которую некто, мне неизвестный, ведет против великой армии правоверных. Идти дальше? Уподобиться Баязиду, который вот так же, горячась, искал встречи со мной?»

Он поглядел на темника. Тот, преклонив колено, ждал, когда Великий амир удостоит его ответом. Тимур молча глядел на военачальника, и тому, не смевшему поднять глаза на Повелителя Счастливых Созвездий, становилось нестерпимо жарко под этим взглядом. Тамерлан помнил этого воина еще совсем молодым, одного из тех, кто был рядом, когда Самарканд открыл ворота своему повелителю и склонился перед ним. С тех пор сотни раз Тимур имел возможность удостовериться в храбрости, верности и воинском искусстве старого боевого товарища.