Книга Загадка Эдгара По - Эндрю Тэйлор

Тот, что вытаскивал кляп, рассмеялся. Он оглянулся:

— Свеча не понадобится, приятель, — сказал он. — Там, куда ты отправишься, свечи не нужны.

Его напарник рассмеялся. Через мгновение люк захлопнулся, и я остался один в кромешной тьме.

Но я не лежал уже тихо и неподвижно, словно бабочка, приколотая булавкой. Не сомневаюсь, что меня привезли в это уединенное место с намерением убить. По крайней мере я усложню своим похитителям задачу.

Затем мне пришлось пережить боль, сильнее которой я в жизни ничего не испытывал. Для начала я вы толкнул ботинки и шляпу, чтобы освободить место для маневров. Медленно сел. Затем, уцепившись за край гроба, сгруппировался. Принялся раскачиваться из стороны в сторону, все сильнее и сильнее, и в конце концов приобрел достаточную движущую силу, чтобы неуклюже вывалиться из гроба. Постанывая от боли, я лежал, скрючившись, на боку на мокрых и грязных каменных плитах.

Постепенно я выпрямился, неумело, как ребенок, делающий первые шаги, пока не оказался на коленях. Я нашел ботинки и даже умудрился их надеть. Мое положение было почти столь же безнадежно, что и раньше. Меня терзали опасения, что я просто сменил одну темницу на другую, пусть и больше по размеру. Я досконально изучил подвал, насколько это возможно в темноте, — непростая задача, учитывая, что запястья и колени оставались связанными. Особенное внимание я уделил ступеням и крышке люка. Последний был плотно закрыт, но мне показалось, что в одном углу я вижу отблеск света. Я попытался приподнять крышку, упершись плечами, но она не поддалась.

Когда я спустился обратно, то наступил на какой-то предмет, и мне показалось, как что-то схватило меня за ногу. Со сдавленным криком я отпрыгнул, и что-то брякнуло об пол, словно в подвале вместе со мной заперто не менее испуганное животное. Но разум немедленно пришел мне на помощь. Подошвой левого ботинка я задел острие гвоздя, торчащего из перевернутой крышки гроба.

Я присел и окоченевшими непослушными руками шарил по полу, пока не нашел крышку. Я провел пальцами по краю, касаясь острых концов и прямых кромок клиновидных гвоздей. Всего их оказалось шесть. Я поднес связанные запястья к ближайшему и начал перепиливать веревку.

Я сам не понимал, что мною руководило. Здравомыслящая часть моего рассудка уже наполовину сдалась на волю судьбы, но существовала и другая, более глубинная сторона моего «я», которая продолжала бороться. Именно она заставляла забыть о ноющих коленях и кровоточащих ладонях и тереть веревки, которыми был и связаны запястья, о гвозди.

Мне нечем было измерить время. Возможно, прошел целый час, прежде чем лопнула первая прядь пеньки. На какое-то время успех придал мне сил, и я начал перепиливать веревку еще энергичнее, но пришлось ждать еще вечность, пока лопнула вторая прядь. Я тер веревку о гвозди, насаживал узлы на острие и водил туда-сюда, а порой попросту впивался в путы зубами и пытался разорвать их в надежде, что хоть один способ да поможет.

Было очень больно, потому что зачастую об гвозди обдиралась кожа, но я сразу же забыл о боли, когда веревка разорвалась. Руки разлетелись в стороны. Я сел на пятки и тихонько заплакал, подняв руки и отведя их назад как можно дальше, словно пару крыльев. Я поднял голову и впервые увидел лучик света, пробивавшийся через доски на потолке. Ночь подходила к концу.

Я принялся за веревку, связывающую колени, поскольку раньше узел был недоступен. Тут уже гвозди не помогут, а руки слишком ослабли. Только я начал, как над, головой раздались шаги.

Быстро доковыляв до ступеней, я сел у подножия лестницы, привалившись к стене. Наверху отодвинули засов. Крышка люка со скрипом поднялась и со стуком упала. В подвал хлынул свет. Оказывается, утро уже в разгаре. Тяжелые шаги спускались по ступеням.

Чья-то рука потрясла меня за плечо. Я изо всех сил повернулся, распрямив колени и ткнув растопыренными пальцами в лицо человеку, нависшему надо мной. Он вскрикнул, поскольку я попал ногтем прямо в глаз, неосторожно сделал шаг назад и споткнулся о гроб. Я карабкался по ступеням к прямоугольнику света, а упавший тип выкрикивал мне вслед проклятия.

— Мистер Шилд, — сказал хриплый голос за моей спиной, как только я высунул голову из люка. — Так не пойдет.

Я повернулся. В каких-то четырех футах от меня около стола сидел мистер Иверсен. Он сменил свое рабочее облачение на коричневый дорожный костюм. Костыли приставлены к столу.

— Поднимите руки, пожалуйста, — продолжил Иверсен. — И медленно идите наверх. Нет, Джозеф, не надо, — обратился он к типу, оставшемуся в подвале. — Пока что не трогай его.

Я неуклюже попрыгал по ступеням и в итоге оказался в помещении, служившем кухней, — в одном углу стояла большая плита, а в другом буфет. Здесь царила неописуемая грязь. Должно быть, я представлял жалкое зрелище: неумытый, небритый, в разорванном пальто, на лацканах и бриджах пятна запекшейся крови — результат моих попыток развязать руки. Я повернулся к мистеру Иверсену.

Он тем временем уже не сидел, а стоял посреди кухни с пистолетом в руке. Костыли остались у стола. Иверсен прочел удивление на моем лице, и его губы растянулись в улыбке.

— Чудо, не правда ли, мистер Шилд? Очень поучительно. Кстати, во дворе есть колонка. Мы с Джозефом проводим вас.

Иверсен и его подручный вывели меня во двор, наблюдая, как я, спотыкаясь, прыгаю к уборной, которой пришлось воспользоваться, не закрывая дверь. Оттуда через крыши надворных построек я увидел трубы двух больших современных строений, маячивших всего в шестидесяти или семидесяти ярдах. Мистер Иверсен проследил за моим взглядом и махнул рукой в сторону домов:

— Там никого нет, — заметил он. — Так что поберегите горло.

— А где мы?

Он пожал плечами, очевидно решив, что ничего не потеряет, если ответит на вопрос:

— К северу от Килбурна посреди большого земельного участка вдали от жилых домов. Здесь раньше была ферма, и когда-то вся земля принадлежала ей. А та махина с длинной трубой — это лечебница для умалишенных, там привыкли к крикам и призывам о помощи. А рядом — видите? вон то здание, с башенкой, — это работный дом. Очень удобно, как я понимаю, — постояльцы могут переезжать из одного дома в другой, как только опекуны сочтут нужным. В этом приходе власти все продумали.

Я поднялся и застегнул бриджи.

— Я не понимаю, что вам от меня нужно. Прошу, отпустите меня.

Иверсен пропустил мои слова мимо ушей.

— У них тут даже свое кладбище имеется. Посмотрите за ворота. Отсюда можно мельком увидеть кладбищенские стены вон за теми липами. У сумасшествия и бедности есть общая черта — рано или поздно они заканчиваются смертью. Но подумайте о чувствах простых горожан — а куда им деваться? Подумайте о тех, кто населяет роскошные новые улицы, площади и дома, — все они когда-нибудь лягут здесь, но вряд ли им захочется ждать трубного гласа на том же кладбище, что и эти горемыки. А так — закрытое кладбище, и все счастливы, всем удобно. Мило, вы не согласны?