Книга Миры под лезвием секиры - Николай Чадович

Затем то же самое случилось и с правым крылом горизонта — из дальней дали вдруг возникли живописные горы Трехградья.

Пресс искривленного пространства, с трех сторон навалившийся на случайно взбунтовавшуюся слепую стихию первобытного мира, давил и расплющивал ее, загоняя обратно в глубины разверзнувшихся недр, а источник этой мощи сиял, как святочная елка, извергая из себя все новые волны неведомой энергии.

Только теперь Цыпф осознал, что трясут его уже не подземные удары и не порывы бури, а чьи-то сильные руки.

— Вставай! — орал ему прямо в ухо Артем, ничуть не изменившийся после того памятного случая у города Сан-Хуан-де-Артеза. — Вставай!

У Цыпфа уже не было сил ни удивляться, ни радоваться, ни даже говорить. Вокруг гибли миры — то, что прежде было Нейтральной зоной, теперь можно было ладошкой прикрыть, — и его собственная жизнь уже ничего не могла значить в этом разгуле космических стихий.

Оставив его в покое, Артем принялся поочередно трясти Смыкова, Зяблика и Толгая, но с тем же результатом. Зато Верка, живучая, как кошка, и Лилечка, великая жизнелюбка, опомнившись от пережитого ужаса, затараторили наперебой, одна писклявым голоском, другая сиплым.

Пискляво:

— Ой, это вы, дядя Тема?

Сипло:

— Вот уж кого не ждали!

Пискляво, но не без гордости:

— А мы тут такого натерпелись, такого… Даже аккордеон мой не помог.

Сипло, но не без кокетства:

— Что верно, то верно. Сто раз с Жизнью прощались. У вас закурить случайно не найдется?

Пришлось Артему перебить их:

— Об этом лучше потом. Что с вами случилось? Почему вы все лежите как бревна?

— Помираем, дядя Тема, — пожаловалась Лилечка.

— Это правда? — он перевел взгляд на Верку.

— Правда, — она оттянула ворот рубахи, чтобы видны были черные трупные пятна на шее. — Хватанули здесь какой-то заразы. А может, излучение виновато или еще что-нибудь…

— У всех так?

— У всех. А у Толгая особенно. Боюсь, как бы он совсем не дошел.

— Что с Зябликом?

— Сначала ему было даже получше, чем другим. Эдемское зелье выручало… А когда он его остатки на всех разделил, то и сам свалился.

— Действует зелье, значит?

— Не то слово…

— Тогда, возможно, я смогу вам помочь. — Из кожаного кошеля, который он всегда носил на поясе, Артем извлек горсть чего-то похожего на грубо смолотый и не до конца высушенный самосад. — Пользуйтесь, не стесняйтесь. Хватит на всех. Это, так сказать, сырец, так что в дозах можно не стесняться…

— Вы все же добрались до Эдема? — воскликнула Лилечка.

— Добрался, но кружным путем. Через мир варнаков.

— Мы там тоже были. Страшно, как в преисподней!

— Вот как! — Артем не мог скрыть удивления. — Интересно… Но об этом тоже потом. Надо торопиться, пока внимание Незримого отвлечено.

— Кого? — переспросила Лилечка.

— Все потом. Лучше помоги мне.

Женщины первыми отведали подозрительного крошева, противного на вкус, как перепревшее сено, но действительно отдававшего ароматом бдолаха, а затем принялись чуть ли не силой кормить им своих впавших в прострацию спутников. Верка при этом приговаривала:

— Жуйте, зайчики… Жуйте, если жить хотите. Это, конечно, не крем-брюле, зато от всех хворей спасает.

Убедившись, что полумертвые мужчины уже утратили интерес ко всему на свете, в том числе и к собственному спасению, Верка занялась индивидуальной обработкой.

— Лева, открой ротик. Ты что, помирать собрался? А не рано ли? А кто все книжки на свете прочитает, кто во всех эдемских тайнах разберется, кто за Лилечкой ухаживать будет? Глотай, миленький, глотай, запить нечем, ты уж извини… А ты, Зяблик, особого приглашения ждешь? Смотреть на тебя стыдно! Еще мужиком называешься! Каждую минуту аггелы могут появиться, а ты как баба рязанская разлегся. Жри, кому говорят! Не плюйся, а не то по роже заеду! Сразу очухаешься! Жри, мать твою раком… С комприветом, Смыков. Почему от коллектива отрываешься? Все едят травку, а ты чем лучше? Раскис. Сломался. А еще коммуняка! А еще мент! Присягу давал? Как там сказано: стойко переносить все трудности и лишения. Ну-ка, соберись! Помнишь, как пел: «Это есть наш последний и решительный бой»? Дулю тебе в нос, а не решительный бой. На словах вы все горазды. Не кусайся, не кусайся. Ну вот, пошло. Ты глотай, глотай…

Сложнее всех обстояло дело с Толгаем. Снадобье, которое Верка заталкивала ему в рот, вываливалось обратно, даже не смоченное слюной. Сын степей не мог или не хотел сделать глотательное движение. Изрядно намучившись, Верка принялась что-то жарко шептать ему на ухо. В глазах Толгая, уже давно подернувшихся дымкой смертной тоски, появилось осмысленное выражение.

— Дереслек? — прошептал он запекшимися губами. — Правда? Не обманешь?

— Вот тебе крест! — Верка обнесла щепотью свой лоб, живот и груди. — Как до ближайшего кустика доберемся, так и сладится. Только для этого сначала надо травки пожевать. Как бычок будешь… Вот молодец, вот послушный мальчик…

— Скорее, — нетерпеливо сказал Артем. — Иначе нам придется добираться до Эдема через мир варнаков.

— Лучше не надо! — испугалась Лилечка.

— Ты как?

— Нормально.

— Идти можешь?

— Попробую.

— Тогда бери аккордеон — и вперед.

— Одна? — Лилечка испугалась еще больше.

— Нет, со мной, — Артем без видимого усилия взвалил на одно плечо Зяблика, на другое Смыкова и обратился к Верке: — Побудьте пока здесь. Я скоро вернусь за вами.

— Уж постарайтесь, — Верка покосилась на светившийся призрак, за это время успевший вырасти почти вдвое. — Мне такая компания что-то не нравится. Этот, как вы его назвали… Незримый… он хоть живой?

— Еще как! Но то, что вы видите сейчас, это даже не тень его, а тень тени. Истинная же его сущность как бы размазана в бесконечном количестве миров.

— Обалдеть!

Артем, пригибаясь под своей нелегкой ношей, двинулся вслед за Лилечкой, которая бочком-бочком, еле-еле, но уже осилила шагов двадцать из той сотни, что в реальном, не искаженном пространстве отделяло их от Эдема.

С противоположной же стороны происходило явление, обратное тому, которое четверть часа назад доказало людям, что в этом мире уязвимы и бренны не только их слабые тела, но и такая важнейшая форма бытия материи, как пространство. Пределы Нейтральной зоны начали медленно раздвигаться в стороны, оттесняя помутневшие, словно подернувшиеся зыбью, пейзажи Лимпопо влево, а Трехградья — вправо. Свинцовая глыба неба тоже поплыла вверх, потянув за собой примятые горы и расплющенные холмы. Картина была до того нереальная и жутковатая, что Верка, относившаяся к религии не то чтобы равнодушно, а даже похабно, опять перекрестилась.