Книга Воин кровавых времен - Р. Скотт Бэккер

— Серча… Я люблю Акку. Я и Келлхуса тоже люблю, но… но не так, как ты. Пожалуйста, не бойся. Я не вынесу, если ты будешь меня бояться, Серча!

Эсменет считала, что говорит искренне, но позднее, умостившись рядом с Серве, она поймала себя на том, что злорадствует по поводу ее страхов. Она перебирала белокурые волосы девушки и вспоминала, как они рассыпались по груди Ахкеймиона… Интересно, подумала она, а трудно ли будет их выдрать?

«Почему ты легла с Аккой? Почему?»

На следующее утро Эсменет проснулась, терзаемая угрызениями совести. Ненависть, как говорили в Сумне, ненасытный гость и засиживается лишь в сердцах, ожиревших от гордости. А сердце Эсменет сделалось очень худым. Она посмотрела на девушку в полумраке. Серве повернулась во сне и теперь лежала лицом к Эсменет. Ее правая рука покоилась на выпуклом животе. Серве дышала тихо, словно дитя.

Как может такая красота жить в спящем лице? Некоторое время Эсменет размышляла над тем, что, как ей казалось, она видела. Это было странное ощущение раболепия, нервная дрожь, столь знакомая детям. Она вызвала у Эсменет улыбку. Но было там и нечто большее: аура скрытой жизни, предчувствие смерти, изумление при виде буйного карнавала выражений человеческого лица, вложенное в неподвижность единственной точки. Это было ощущение истины, узнавание всех лиц, сошедшихся воедино в этой точке. Эсменет знала, что это было ее собственное лицо, равно как и лицо Ахкеймиона или даже Келлхуса. Но самым важным была чудесная уязвимость. Спящее горло, как гласит нильнамешская пословица, легко перерезать.

Не это ли и есть любовь? Чтобы на тебя смотрели, когда ты спишь…

Когда Серве проснулась, Эсменет плакала. Девушка поморгала, сфокусировала взгляд, потом нахмурилась.

— Почему? — спросила Серве. Эсменет улыбнулась.

— Потому, что ты такая красивая, — сказала она. — Такая безупречная.

Глаза Серве вспыхнули радостью. Она перекатилась на спину, раскинув руки.

— Я знала! — воскликнула она, поводя плечами. Она взглянула на Эсменет, выразительно поднимая и опуская брови. — Меня хотят все! — Серве рассмеялась: — Даже ты!

— Ах ты сучка! — возмутилась Эсменет и вскинула руки, словно собираясь вцепиться Серве в глаза.

Когда они вывалились из палатки, хохоча и визжа, Келлхус уже сидел у костра. Он покачал головой — как, вероятно, и подобало мужчине.

С этого дня Эсменет стала обращаться с Серве с еще большей нежностью. Это было странное, вгоняющее в замешательство чувство — дружба, связавшая ее с этой девушкой, с беременным ребенком, что взял в возлюбленные пророк.

Еще до того, как Ахкеймион отправился в библиотеку, Эсменет задумывалась: а что, собственно, Келлхус нашел в Серве? Конечно, это должно быть нечто большее, чем просто внешность, хотя ее красота, как часто думалось Эсменет, была прямо-таки сверхъестественной. Но Келлхус смотрел на сердца, а не на кожу, какой бы гладкой и белоснежной та ни была. А в сердце Серве было множество изъянов. Да, конечно, оно было радостным и открытым, но вместе с тем — тщеславным, вздорным, сварливым и распутным.

Но теперь Эсменет подумалось: а не скрывали ли эти изъяны тайну совершенства ее сердца? Того самого, проблеск которого она заметила, наблюдая за спящей девушкой. На мгновение она узрела то, что способен был видеть только Келлхус… Красоту недостатка. Великолепие несовершенства.

И Эсменет поняла, что ей дано свидетельство. Свидетельство истины.

Она не могла подобрать для этого нужных слов, но стала чувствовать себя лучше, каким-то образом вернувшись к жизни. Тем утром Келлхус посмотрел на нее и кивнул, искренне и восхищенно, напомнив ей Ксинема. Он ничего не сказал, потому что слова были не нужны — во всяком случае, так казалось. Возможно, подумала Эсменет, истина сходна с колдовством. Возможно, те, кто зрит истину, просто видят друг друга.

Позднее, перед тем как она отправилась вместе с Серве бродить по полупустому базару Аммегнотиса в поисках съестного, Келлхус помогал ей с чтением. Несмотря на ее возражения, он выдал ей в качестве учебника «Хроники Бивня». Уже само прикосновение к переплетенному в кожу манускрипту внушало благословенный страх. Сам его вид, запах, даже поскрипывание корешка говорили о праведности и бесповоротном приговоре. Казалось, будто страницы трактата пронизаны суровостью. В каждом слове чудились раскаты грома. Каждая колонка, напоминающая птичьи следы, грозила соседней.

— Я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы читать доказательства моего проклятия! — сказала Эсменет Келлхусу.

— Что здесь написано? — спросил Келлхус, игнорируя ее вспышку раздражения.

— Что я — мерзость!

— Что здесь написано, Эсми?

Эсменет вновь вернулась к утомительной задаче: биться над знаками, переводя их в звуки, и биться над звуками, складывая их в слова.

День выдался жаркий, словно в пустыне, и особенно жарко было в городе, где камень и кирпич-сырец впитывали солнце и словно удваивали его жар. Вечером Эсменет рано ушла в палатку и впервые за много дней уснула, не поплакав об Ахкеймионе.

Проснулась она в тот промежуток времени, который нансурцы именуют «утром дураков». Стоило ей чуть-чуть приоткрыть глаза, и сон тут же покинул ее, хотя темнота и прохлада говорили, что до утра еще далеко. Эсменет недовольно взглянула на откинутый полог палатки. Ее босые ноги торчали из-под одеяла. Лунный свет освещал их и мужские ноги, обутые в сандалии…

— В каком интересном обществе ты вращаешься, — сказал Сарцелл.

Эсменет даже в голову не пришло закричать. Несколько мгновений его присутствие казалось столь же должным, сколь и невозможным. Сарцелл лежал рядом с ней, подперев голову рукой, и большие карие глаза светились весельем. Под белым одеянием с золотым цветочным орнаментом на нем была надета шрайская риза с Бивнем, вышитым на груди. От него пахло сандалом и ритуальными благовониями, которые Эсменет не могла распознать.

— Сарцелл, — пробормотала она.

Давно ли он лежит здесь и смотрит на нее?

— Ты так и не рассказала колдуну обо мне, верно?

— Да.

Сарцелл с печальной насмешкой покачал головой.

— Порочная шлюха.

Ощущение нереальности схлынуло, и Эсменет ощутила первый укол страха.

— Чего ты хочешь, Сарцелл?

— Тебя.

— Уходи…

— Твой пророк — вовсе не тот, кем ты его считаешь… Ты это знаешь.

Страх перерос в ужас. Эсменет слишком хорошо знала, каким жестоким Сарцелл может быть с теми, кто не входит в узкий круг уважаемых им людей, но она всегда думала, что входит в этот круг — даже после того, как покинула его шатер. Но что-то произошло… Эсменет осознала, что ничего, абсолютно ничего не значит для мужчины, который сейчас рассматривает ее.

— Сарцелл, уходи сейчас же. Рыцарь-командор рассмеялся.