Книга Воля дороже свободы - Анатолий С. Герасименко

ценней самому. Превзойти себя. И, знаешь, не всякий имеет волю расстаться с молодостью. Прекрасно понимаю тех, кто за неё держится».

Солнце оставило зенит и понемногу клонилось к закату. Руин стало меньше, ям и воронок – тоже, местность выровнялась. Порой приходилось огибать неглубокие рвы, тут и там встречались обгоревшие остовы больших сараев; судя по всему, здесь до войны были пашни либо выпасы. Кат постоянно высматривал в небе багровый отсвет, который дал бы знать о близости оазиса. Но облака оставались всё такими же: незыблемо-изменчивыми, массивно-воздушными – обычными облаками, не имевшими ничего общего с небом над Батимом или над сгинувшей деревней возле Китежа. Кат часто заглядывал в карту, вертел так и сяк компас, даже стучал по нему. Вот разрушенная дорога, вот руины элеватора, вот скотомогильник. Вроде бы, они шли верно. Вроде бы, не заблудились. Вроде бы.

Петер с Ирмой больше не пели; теперь они говорили, жадно и увлечённо. Голос Петера звучал странно, почти незнакомо – то ли из-за чужого, непривычного Кату языка, то ли из-за ещё более непривычных интонаций. Ката всегда воротило от шушуканья, смешков, причмокиваний – от всего этого звукового мусора, который вечно окутывает милующиеся парочки. Но ничего подобного у Петера с Ирмой не было. Они разговаривали, как брат с сестрой, верней – как близнецы, которые с рождения делят каждую мысль на двоих. Петер начинал фразу – Ирма её подхватывала. Петер умолкал – Ирма отвечала. Они ни разу не перебили друг друга, только иногда произносили что-то в унисон, словно одна и та же мысль пришла им в головы одновременно.

Солнце катилось к горизонту всё быстрее, обещая скорую темноту.

Кат сверялся с компасом. Сверялся с картой.

Вспоминал Маркела.

«Последняя жертва – это смерть. Когда-нибудь каждому придётся умереть. Я говорил, что подвиг – вещь необязательная, и ты, наверное, уже готов возразить, что смерти не избежать никому. Но штука в том, что к смерти нужно быть готовым. Причём постоянно. Вот это и есть жертва: всё время помнить, что утро может не наступить. И делать из этого выводы. Неохота говорить, но однажды ты тоже умрёшь, Дёма. Постарайся жить так, чтобы умирать было не жалко. Ну, или, на худой конец, чтобы умереть не напрасно. Найди, в чём себя превзойти».

Телега вдруг заскрипела, а через миг лошадь дёрнула уздечку и отчаянно взвизгнула.

– Колесо! – крикнул Петер. – Опять!

Кат сжал губы и заглянул под телегу. Застряло то же самое колесо, что и вчера. Даже трещина, в которую оно попало, была похожа на вчерашнюю. Только тогда с ними ещё шёл Энден... «Как же я прозевал? – подумал Кат с досадой. – Замечтался, дурень».

– Ну, давай толкать, – сказал он и, бросив палку, пошёл назад.

Ирма порхнула к лошади. Погладила её по морде, взялась за уздечку, потянула. Лошадь неохотно переступила ногами, оглобли заскрежетали.

– И… раз! – выдохнул Кат.

Они с Петером навалились на борт. Телега стояла крепко, как будто пустила корни.

– И… два!

Петер крякнул от натуги, лицо налилось краской. Телега тронулась – буквально на вершок.

– И… три!

Телега сдвинулась ещё чуть-чуть. Петер, отдуваясь, вытер лоб.

– Секунду, – попросил он. – Сейчас… Уф.

Ирма вдруг удивлённо ахнула.

– Смотрите, – она показала вдаль. – Там!

Кат выпрямился и, проследив за её рукой, увидел то, чего так давно ждал.

У горизонта клубилась полоса кровавых туч. Закатные лучи, пробиваясь сквозь багровую массу, окрашивались в тяжёлый горячечный цвет. Если присмотреться, удавалось различить, как над землёй дрожит, переливаясь, разогретый воздух.

До оазиса оставалось не больше пяти вёрст по прямой. Нужно было только обойти черневшую невдалеке мёртвую рощицу.

– Дошли, – прохрипел Петер и нервно засмеялся. – Демьян! Дошли, а?!

Ирма обернулась, улыбаясь.

– Да, – сказал Кат.

Всё случилось очень быстро. Под ногами раздался гулкий рокот. Кат выпрямился, ещё не понимая, что происходит, и тут трещина, в которой застряло колесо, распахнулась порванным ртом. Земля под телегой лопнула, промялась вглубь, будто по ней ударил гигантский кулак. Кат успел увидеть, как взметнулись золотистые волосы, услышал, как Ирма закричала. А потом его опрокинула на спину жаркая воздушная волна.

Вскочив, он увидел плотный столб пыли на том месте, где только что была телега. Рядом, держась за голову, силился встать Петер. Глухо ржала лошадь. Что-то клокотало, словно крутой кипяток.

Ирма вскрикнула снова. Кат кинулся вперёд и чуть не угодил в ловушку, успев затормозить на самом краю.

Яма была огромной – круглый, трёхсаженной ширины провал. В аршине от поверхности земли плескалась чернота. Мотая головой и всё глубже проваливаясь, барахталась посередине ямы лошадь. Почти отвесно торчал тележный борт: задние колёса вклинились в обрывистую кромку, передняя часть телеги утонула.

А у самого края провала по пояс в ядовитой жиже билась Ирма.

Кат бухнулся на живот. Свесился, насколько мог, поймал маленькие девичьи ладони. Почувствовал, что соскальзывает сам. Рыча, завозил ногами в тщетной попытке найти хоть какой-нибудь выступ на гладкой земле. Тут подоспел Петер, схватил его за плечи, дёрнул с неожиданной силой. Кат нашарил, наконец, коленом спасительную впадину, пополз назад, чувствуя, как чёрное месиво неохотно выпускает добычу. Тонкие пальцы цеплялись за рукава его плаща, а лицо Ирмы вдруг оказалось совсем рядом, белое, с большущими глазами, с посиневшим ртом…

Вытащив её, он повалился навзничь и с минуту жадно дышал, глядя на прячущиеся за