Книга Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян

членство в ЕС это предполагает императивно. Турции придется переосмыслить собственное прошлое и помириться с ним, а значит, и здесь откроются перспективы для объективной оценки событий 1915 года. Так зачем же нам быть против?

Я никогда не верил, что Турция войдет в ЕС, не верил, что эта страна готова на столь глубокую внутреннюю трансформацию, и говорил об этом прямо нашим европейским партнерам. Но наш подход был понятным, прагматичным и аргументированным, да и в целом позиция Армении по армяно-турецким отношениям смотрелась выигрышно. Мы не выглядели заложниками прошлого. Мы говорили, что готовы к установлению дипотношений с Турцией без предварительных условий. А границу мы и не закрывали, она закрыта с одной стороны – с турецкой. Армения готова к торговле хоть завтра. Так что какой-либо головной боли в виде давления на нас мы не имели вообще, по сути не было и предмета давления.

В июне 2003 года мне позвонил из Мадрида Вардан Осканян и, не скрывая радости, рассказал о встрече с министром иностранных дел Турции Абдуллой Гюлем. Это была первая встреча с турками после победы партии Эрдогана «Справедливость и развитие» на выборах в конце 2002 года. Гюль приятно удивил и обрадовал Вардана, сказав, что они хотели бы установить отношения с Арменией, никак не увязывая их с Карабахом. Это было нашей позицией многие годы и стало бы прорывом в двусторонних отношениях! Осканян и Гюль договорились продолжить разговор в этом русле. Я усомнился в искренности Гюля и чуть остудил Вардана – сказал ему, что новость хорошая, но я не очень верю: либо Гюль хитрит, либо новая власть еще не осознает всей сложности карабахского урегулирования. Азербайджан просто не позволит им это сделать – истерика в Баку будет невероятная. Поэтому прессе ни слова, продолжай общаться и посмотрим, что будет дальше. Я был уверен, что даже если это не уловка турков, то Баку все равно сделает все возможное, чтобы наша граница с Турцией оставалась закрытой.

Вторая встреча Осканян – Гюль прошла в сентябре того же года в Нью-Йорке. Оптимизма поубавилось, но надежды все же оставались. Еще через пару встреч все вернулось в нулевую точку – Гюль отказался от всего, что говорил до этого. Между тем, несмотря на закрытую границу, объемы торговли между Турцией и Арменией были довольно большими – она осуществлялась через Грузию. Фуры с турецкими номерами можно было увидеть на дорогах Армении повсеместно, а турецкие товары заполняли прилавки многих магазинов. Бизнесмены из наших стран находили друг друга и налаживали сотрудничество ко взаимной выгоде. Я смотрел на это спокойно, хотя без энтузиазма: меня раздражал односторонний характер торговли. Одно время подумывал в ответ на закрытость границ ограничить доступ турецких товаров на наш рынок, но, поговорив с бизнесменами, решил этого не делать: общение и торговля всегда помогают лучше понимать друг друга.

В 2005 году турецкая сторона, чтобы приостановить набирающий обороты процесс признания геноцида, а также как-то загладить свою нерациональную несговорчивость, выступила с инициативой, отраженной в письме Эрдогана ко мне. Смысл был в том, чтобы создать совместную комиссию историков, предоставить им все архивные материалы – и пусть изучают события 1915 года, а потом доведут до общественности итоги своей работы. Я ответил Эрдогану: «У многих европейских стран есть проблемы, тянущиеся из прошлого, но это не помешало им иметь открытые границы, торговать, сотрудничать и одновременно с этим обсуждать трудное историческое наследство и находить решения. Ваше предложение обратиться к прошлому не может быть результативным в отрыве от настоящего и будущего. Ответственность за двусторонние отношения лежит на правительствах, и мы не вправе делегировать их историкам. Мы вновь предлагаем без предварительных условий установить нормальные отношения между нашими странами».

Иррациональность турков в армянском вопросе озадачивала меня все это время. Ее корни, вероятно, лежат в искаженном восприятии величия и исторического наследия Османской империи: турки искренне считают, что народы, включенные в состав этой империи ятаганом, процветали и были счастливы. Это совсем не сходится с тем, как воспринимают пребывание в Османской империи сами эти народы, история которых буквально пропитана кровью борьбы за независимость – борьбы, которую турки считали предательством интересов империи. Развал же империи воспринимается в Турции не как следствие борьбы порабощенных народов, а как результат коварного заговора недружественных держав. У турецкой элиты нет никаких признаков переоценки прошлого – и это закрывает всякую дорогу к новому восприятию Турции ее соседями. Мы вспоминаем прошлое с горечью, но без ненависти. Нам трудно понять агрессивное отношение турецкой стороны, которое выражается не только в отрицании прошлого, но и в блокаде сегодняшней Армении. Мы столкнулись с парадоксом, требующим осмысления: озлобленность осталась не у жертвы, а у стороны, ответственной за трагические события прошлого.

Отношения с Церковью и религией

Впервые священнослужитель появился в Карабахе в 1989 году: Эчмиадзин назначил туда епископа Паргева. Епископ сразу произвел на меня хорошее впечатление: открытый взгляд больших глаз, широкая эрудиция, свободное владение русским и искренняя вера в Бога. В том, что касается карабахского вопроса, он поначалу показался мне чрезмерно воинственным для священнослужителя, но позже это ощущение сгладилось.

Контакт у нас сложился хороший. Я, наверное, был тогда одним из очень немногих в Карабахе, кто читал Библию и даже «Философию религии» Гегеля. В то время я не представлял себе, как образованный человек может быть верующим. Общение с епископом вывело меня из этого глубокого заблуждения.

Люди его полюбили сразу, с активистами карабахского движения у него тоже сложились теплые отношения. Этот период стал ренессансом Армянской апостольской церкви в Карабахе: после шестидесяти лет полного отсутствия Церковь вернулась – и оказалась желанной. На храмах водрузили кресты, внутри снова запахло свечами и ладаном, началось массовое крещение людей, священники появились на похоронах и свадьбах, исполняли религиозные обряды – то, чего у нас не было десятилетиями. Буквально за пару лет Церковь стала привычной частью жизни карабахцев, как будто так было всегда.

Как-то осенью 1991 года Вазген Саргсян прилетел к нам в Карабах на пару дней. Тогда нас связывал с Арменией только один вид транспорта – вертолеты. Закончив дела, мы заехали в монастырь Гандзасар, где к нам присоединился епископ Паргев. Наша потайная вертолетная площадка – полянка в лесу – находилась недалеко от села Колатак, куда мы все вместе поехали в ожидании вертолета. Погода выдалась облачной, а пока мы доехали до площадки, все вокруг заволокло туманом. Сесть при таком тумане вертолет не мог, и нам оставалось только ждать. В какой-то момент чуть прояснилось, даже солнце стало пробиваться сквозь облака. Появилась надежда, и Паргев, взглянув на небо, сказал, что отправится