Книга Кнульп. Демиан. Последнее лето Клингзора. Душа ребенка. Клейн и Вагнер. Сиддхартха - Герман Гессе

два тысячных билета.

– Ну как? – спросил он. – Будем играть вместе?

– Нет, нет, это не годится. Каждый за себя.

Он дал ей один билет и попросил ее проводить его. Вскоре они остановились у стола, где шла игра. Клейн положил свой банкнот на какой-то номер, колесо завертелось, он ничего не понял, увидел только, что его ставку смели и она исчезла. Быстро идет дело, подумал он удовлетворенно и хотел улыбнуться Терезине. Ее уже не было рядом с ним. Он увидел, что она стоит у другого стола и меняет деньги. Он пошел туда. Вид у нее был задумчивый, озабоченный и очень занятой, как у домашней хозяйки.

Он последовал за ней к игровому столу и стал наблюдать. Она знала игру и следила за ней с напряженным вниманием. Она ставила маленькие суммы, не больше пятидесяти франков, то одним, то другим способом, несколько раз выигрывая, клала банкноты в вышитую бисером сумочку, снова вынимала банкноты.

– Как дела? – вторгся он с вопросом.

Она была недовольна тем, что ей помешали:

– О, дайте мне поиграть! Я-то уж не оплошаю.

Вскоре она переменила стол, он незаметно последовал за ней. Поскольку она была так увлечена и не обращалась к нему за помощью, он прошел и сел на кожаную скамью у стены. Одиночество обрушилось на него. Он снова погрузился в размышления о своем сне. Очень важно было понять его. Может быть, впредь у него нечасто будут такие сны, может быть, это, как в сказке, знаки, которые подают добрые духи: дважды, а то и трижды тебя манят или предостерегают, и если ты так и не прозреешь, судьба идет своим чередом и уже никакая дружественная сила больше не вмешивается. Время от времени он искал глазами Терезину, видел, как она то сидит, то стоит у стола, ее желтые волосы светились среди фраков.

«Как долго возится она с тысячей франков! – подумал он, заскучав. – У меня это получилось быстрее».

Однажды она кивнула ему. Однажды, через час, подошла, застала его погруженным в себя и положила руку ему на рукав:

– Что с вами? Разве вы не играете?

– Я уже поиграл.

– Проиграли?

– Да. О, не так уж много.

– Я кое-что выиграла. Возьмите из моих денег.

– Спасибо, на сегодня хватит… Вы довольны?

– Да, это славно. Ну, я пойду опять. Или вы уже хотите домой?

Она продолжала играть, то тут, то там мелькали ее волосы между плечами игроков. Он отнес ей бокал шампанского и сам выпил бокал. Затем снова сел на кожаную скамью.

Как это было во сне с обеими женщинами? Они были похожи и на его жену, и на женщину из трактира, и на Терезину. Других женщин он не знал уже много лет. Одну он заколол, из отвращения к ее искаженному, опухшему лицу. Другая напала на него сзади и хотела его задушить. Что же верно? Что важно? Кто кого ранил – он жену или она его? Кто из-за кого погибнет – он из-за Терезины или она из-за него? Неужели он не может любить женщину, не нанося ей ран и не оказываясь раненным ею? Неужели это его проклятье? Или это общий закон? Неужели у всех так? Неужели любовь вообще такова?

И что связывает его с этой танцоркой? То обстоятельство, что он любит ее? Он любил многих женщин, которые об этом так и не узнали. Что привязывает его к ней, стоящей вон там и занятой азартной игрой, как серьезным делом? Сколько ребяческого в ее рвении, в ее надежде, сколько в ней здоровья, наивности и жажды жизни! Что она в этом поймет, если узнает о его самом сокровенном желании, о тоске по смерти, о стремлении угаснуть, вернуться домой в лоно бога! Может быть, она полюбит его, уже скоро, может быть, станет жить с ним – но будет ли это иначе, чем было с его женой? Не будет ли он всегда и вовеки один со своими самыми глубокими чувствами?

Терезина прервала его мысли. Она остановилась возле него и вручила ему пачку банкнотов:

– Пусть это пока хранится у вас.

Спустя какое-то время, он не знал, вскоре ли или после долгого отсутствия, она пришла снова и попросила вернуть ей эти деньги.

Она проигрывает, подумал он, слава богу! Надо надеяться, она скоро кончит.

Пришла она вскоре после полуночи, довольная и несколько возбужденная.

– Ну вот, прекращаю. Вы, бедняга, конечно, устали. Не поесть ли нам, перед тем как ехать домой?

В буфете они ели яичницу с ветчиной и фрукты и пили шампанское. Клейн очнулся и взбодрился. Танцорка изменилась, она повеселела и была слегка под хмельком. Она снова видела и знала, что она красива и хорошо одета, ловя взгляды, которые посылали ей мужчины с соседних столиков, и Клейн тоже чувствовал происшедшую с ней перемену, он снова видел ее полной очарования и соблазнительной прелести, снова слышал, как звучат в ее голосе вызов и пол, снова видел ее белые руки и жемчужную шею в кружевных оторочках.

– Вы крупно выиграли? – спросил он со смехом.

– Порядочно, хотя и не самый большой куш. Что-то около пяти тысяч.

– Ну, это неплохое начало.

– Да, я, конечно, продолжу, в следующий раз. Но это еще не то. Надо одним махом, а не по капле.

Он хотел сказать: «Тогда и ставить надо было не по капле, а все сразу», – но вместо этого выпил с ней за большую удачу и продолжал смеяться и болтать.

Как красива была эта девушка, как здорова и проста в своей радости! Всего час назад стояла она у столов для игры, суровая, озабоченная, собранная, злая, расчетливая. Теперь у нее был такой вид, словно ее никогда ничто не заботило, словно она понятия не имела о деньгах, об игре, о делах, а знала лишь радость и легко скользила по ослепительной поверхности жизни. Неужели все это было подлинным, настоящим? Ведь сам он тоже смеялся, тоже веселился, тоже добивался того, чтобы ее глаза светились радостью и любовью, – а в то же время в нем сидел кто-то, кто в это не верил, кто на все это глядел с недоверием и насмешкой. А было ли у других людей по-другому? Ах, как мало, как до отчаяния мало знаешь о людях! Выучишь в школе сотню-другую дат каких-то дурацких битв, сотню-другую имен каких-то дурацких старых королей, ежедневно читаешь статьи о налогах или о Балканах, а о человеке не знаешь ничего! Если не звонит звонок, если дымит печь, если застопорится какое-нибудь колесо в машине,