Книга Хор мальчиков - Вадим Фадин

До сих пор Мария, толком не искав, ещё не придумала себе места, где поселится теперь уже навсегда, и не придумывала, оттого что все они одинаково сулили ей одиночество, от которого всё равно не скрыться ни в каком далеке. В Москве ей казалось, что если переменить обстоятельства бытия, то, может статься, и горе постепенно завязнет в бытовой суете среди незнакомцев, о нём не ведающих, затихнет где-то в глубинах (но не забудется же?), однако пока выходило иначе: в германском общежитии у всех были одни и те же заботы по устройству, и тут уже мудрено было не сблизиться с соседями, даже и приказав себе: молчи. Иные — откровенничали, но Мария в новой людской тесноте так и не рассталась с привезёнными из дома горестными раздумьями, теперь уже и не стеснёнными.

Словно и в самом деле задержав дыхание, она таилась ото всех, сама сначала не понимая, почему и зачем, и скоро согласившись, что — напрасно; однако время открыться уходило дальше и дальше; каждый её секрет, немного пожив на свете, давал жизнь новому, они как-то сплетались, и если бы вдруг открылся один, то за ним мог тотчас рухнуть и другой, и так пошло бы по цепочке, вплоть до полного разоблачения. Наверно, тогда ей стало бы легче, да трудно было начать, и никто не знал ничего о ней, даже Свешников (Марии казалось, что он о чём-то догадывался, но скорее уж — о фиктивном браке, а не о дочери); с ним давно следовало б объясниться, однако, пока она колебалась, он уехал, так ненужно уехал, что ей казалось, будто и не вернётся. Вспомнив сказанное сегодня Ирме, она подумала, что и впрямь Агриппине надобно самой идти к Горе — но не возвращаться же ей в Россию…

— Да, Дмитрий, Дмитрий, никто больше, — произнесла она вслух, повернув от реки.

Она так вжилась в свою оторванность ото всех, будто бы не знающих горя, что, встретив в Германии Свешникова, не осознала, какой это подарок для неё. Она была готова и в нём увидеть чужого; почувствовав это, он бывал сдержан, и много позже Мария в мыслях пеняла ему за то, что он деликатно не спрашивал ни о чём серьёзном (спросил однажды, но она упустила момент, ответив невпопад).

Представив себе прогулку с дочерью по берегу Рейна, она прикрыла на мгновение глаза — и увидела, что это Свешников идёт рядом по набережной; в последующих галлюцинациях она пила с ним кофе в Риме и в Венеции, за столиком на набережной, над водой, хотя сама по себе тёмная вода не влекла её.

— Простите, — произнёс кто-то над самым ухом.

Вздрогнув, Мария обернулась и увидела давешнего попутчика, так и не снявшего с плеч свой рюкзак. Ей стало неловко, оттого что юноша застал её за разговором с самой собою. К счастью, она говорила по-русски, и он не знал о чём.

— Мы уже попрощались, — напомнила она.

— Простите, — повторил он. — Я ещё не добрался до места.

— А я бреду наугад.

— Значит, мы пока идём в одну сторону. Через квартал я сверну на другую улицу — видите тот угол, где остановилось такси? — а вам будет интереснее пойти прямо. Но вы — в одиночку? А ваша подруга — она встретилась с мужем?

— Я их оставила до ночи… Не знаю, как им помочь.

— Каждый должен разобраться сам.

— Не каждый способен, — возразила Мария.

* * *

Довольная тем, что её не заставили искажать свой продуманный вид, влезая в хозяйские тапочки (провинциальная эпидемия, от которой она уберегалась лишь с трудом), Мария огляделась. Квартира состояла из единственной комнаты без двери, соединённой с кухней (кухней — с окном, отметила она, навидавшаяся в своём городе тёмных, как чуланы) и условной прихожей. Одежда, книги, посуда были разложены, развешаны, расставлены так аккуратно, словно заняли чужие места, и с первого взгляда на них в голову приходила единственная мысль: «Ещё бы ему не прибраться к приезду жены!»

— Хорошо нагулялась? — ещё у дверей, словно боясь, что помешают, зачастила Ирма. — А мы с Мариком далеко не пошли, как-то не получилось, и всё-таки послушай — потрясающее впечатление: это же не просто другой город, а совсем другая страна.

— Я всё думала, как бы чего-то не упустить… Даже не зашла ни в один магазин. Ты хорошо сказала насчёт другой страны.

— Ах, теперь я вижу, что мне бы нужно было примчаться сюда прямо в первый день…

Едва не заметив вслух, что примчаться первым более пристало бы Марку, Мария всё же продолжила своё безобидное:

— Местные даже одеваются иначе… вообще всё славно и ново, но…

— Но?

— Нет, нет, никаких оговорок… Просто вспомнилось, что давным-давно я уже испытала нечто подобное. Это было ещё в институте: я получила пару по математике — и решила, что теперь до конца дней… Только не знала, что же такое придётся терпеть до конца дней, и как раз это было страшно. Меня могли отчислить из вуза, пришлось бы устраиваться на работу, и мне бы досталась, конечно, с моим везением, самая недостойная — чистить конюшни, — а там, раз уж пошла чёрная полоса, пережить и ещё какое-нибудь падение, о котором нельзя, стыдно будет рассказать и от которого мне не оправиться уже никогда, а так и жить с позором; но это всё — конкретные, а значит — преодолимые вещи. Мучило же меня ощущение непоправимости, словно со мной сделалась страшная гадость, от которой нельзя отмыться, и выхода нет, я так и останусь недочеловеком, и судьба повернулась непоправимо. Однако нужно было готовиться к пересдаче, и я занималась как сумасшедшая, когда другие студенты ходили в кино, назначали свидания, ездили на пляж и загорали… С ощущением непоправимости прошли многие недели, пока я не пересдала экзамен, и тогда, в первые же часы, меня ослепил внезапно изменившийся мир, и не понять было, за что мне теперь такое счастье, такое ощущение — внезапного помилования. Я стала свободной, как никогда прежде, я могла просто выйти на улицу и идти куда глаза глядят, и всё вокруг было прекрасно — как сегодня. Так хорошо стало сегодня, оттого что я до сих пор была угнетена чем-то, а теперь попала в новую страну, и там открылись новые пейзажи, и попались новые люди, и мне дали право поступать как угодно.

После паузы она добавила:

— Странно, что ничего подобного не произошло, когда я пересекла советскую границу.

— Тогда ты, видно, перенервничала… Да что же мы топчемся у дверей? — спохватилась Ирма. — Мы тебя ждали, так давай, сразу садись за стол.

Хотя днём Мария попросила не ждать её, стол всё-таки был накрыт на троих: закуски — все из магазина, ничего приготовленного своими руками, но — и бутылка вина, и конфеты: чем бы ещё мог удивить гостей одинокий мужчина? Он, однако, предупредил, что собирается жарить мясо (Ирма, знавшая его способности, насмешливо фыркнула, а он потом всё-таки поджарил — и неплохо).

— К столу, к столу, — поторопил он, и Марии, уже перекусившей по пути, стало неловко.

Усадив подругу, Ирма поспешила первой поднять стакан:

— Со свиданьицем!

— За вашу встречу, — поддержала Мария. — Свидание, признаться, не из простых.

Марк не к месту пожал плечами, но потом кивнул и выпил, а выпив — посетовал: