Книга Три возраста Окини-сан - Валентин Пикуль

— Петр Михайлович, — назвался премьер ДВР.

— Очень польщен. Владимир Васильевич.

— Бывает и так, Владимир Васильевич, что иголки тоже прощаем, если человек чистосердечно раскаялся.

— Уверяю, мне раскаиваться не в чем.

— Тем лучше, что ваша гражданская совесть осталась чиста. Мы бы хотели видеть вас в составе нашего правительства.

— Неужели в… Москве?

— Нет, в Чите.

— А в качестве кого же, простите за вопрос?

— Народная власть ДВР могла бы доверить вам управление морскими делами. Вы же сами видите, что от Сибирской флотилии остались рожки да ножки… Позволите присесть рядом?

— Пожалуйста. Ради Бога. Может, выпьем?

— Благодарю. Так вот. Эти рожки да ножки сейчас обгладывает не совсем политически развитый адмирал Старк.

— Вы полагаете, что я развит более Старка?

— Не полагаю. Но зато полагаюсь на болыпую честность. Вы, надеюсь, не станете требовать четырнадцати тысяч иен для покупки в Японии разноцветных шелков для украшения флагами того флота, которого в природе более не существует.

— Не существует. Но к чему так жестоко шутить?

— Какие же тут шутки, если ДВР, не отвергая института частной собственности, согласна работать в контакте даже с капиталистами. Я не так давно виделся с товарищем Лениным в Москве, и, провожая меня в Сибирь, он сказал буквально следующее: «Вот вы и докажите всему миру, что коммунисты могут организовать буржуазную республику и управлять ею». Кстати, ваша семья здесь, во Владивостоке?

— Нет, в Петербурге, вернее в Петрограде.

— Мы вызовем ее в Читу… Согласны?

— Это невозможно, — почти задохнулся Коковцев от волнения. — Спасибо, конечно, за такое милое предложение, но мои убеждения мешают мне следовать вашему совету. Я ведь не признаю вашего Интернационала, я убежденный сторонник единой, великой и неделимой России… Как же я могу служить не России, а лишь какой-то области России, ставшей вдруг самостоятельной?

— Жаль, — сказал премьер ДВР и отошел.

«Мне тоже, конечно, очень жаль», — додумал за него Коковцев. Из двенадцати газет Владивостока он выбрал для чтения «Голос Родины», который обыватели прозвали «Голосом Уродины». Ну, что новенького? Японцы обещают поделиться с жителями селедкой-иваси, пойманной ими у берегов Сахалина… так. Америка согласна признать ДВР как крупное государство, к пусть японцы не думают, что их присутствие в Приморье терпимо и далее… так. Что еще? Редакция газеты призывает всех интеллектуально развитых горожан посетить подвал «Би-Ба-Бо» (Светланская, дом № 23), где по вечерам можно встретить лучшие таланты России, бежавшие от большевистского гнета на спасительные берега Золотого Рога. Там же, в подвале, можно осмотреть выставку гениальных картин знаменитого и непревзойденного мастера слова и кисти Давида Бурлюка, короля русского футуризма. Странно, что Жорка Старк назначил Коковцеву свидание не где-нибудь, а именно в подвале дальневосточной богемы, где собираются кокаинисты-футуристы и гурманы-эротоманы.

В прокуренной дыре подвала «Би-Ба-Бо» стенки были завешаны мазней Давида Бурлюка, выбравшего из всех красок жизни смесь охры с чернилами. Гениальный автор к своим холстам наклеил для полноты впечатления собственные окурки и презервативы, которые он когда-то имел счастье использовать. А вот и он сам! Смотреть на футуро-гения — одно удовольствие. Рожа как у старой потасканной бабы, в глазу — монокль прусского лейтенанта, щеки и рот он разрисовал кружочками и стрелочками, на лысине — тюбетейка казанского татарина, одна штанина у него красная, а другая, черт подери, зеленая… Приходи, кума, любоваться! Собравшись с духом, Коковцев слушал его «фуро-поэзу":

…дом мод, рог гор, потоп,

тип-топ!

Суда, объятые пожаром,

У мыса Амбр — гелиотроп,

Клеят в стеклянной коже рам.

Дам-дам!

— Садись сюда и ничему не удивляйся, — сказал контр-адмирал Старк контр-адмиралу Коковцеву, при глашая его за столик.

К ним, пошатываясь, как сомнамбула, сразу же подошла стройная и красивая поэтесса Варвара Статьева, провывшая:

— Горбатые ландыши задушили мне горло…

— Брысь, курва! — сказал ей Старк, продолжая спокойно: — Очень хорошо, что Никифорову не удалось соблазнить тебя. У них там в Чите министры получают, как и рабочие, по пять рублей в месяц. А здесь еще можно заработать…

Кончилось тем, что оба напились и ничего не помнили. Разговор, начатый в «Би-Ба-Бо», пришлось возобновить на более серьезных началах в официальной обстановке штаба Сибирской флотилии. Коковцев просил должность — поближе к морю.

— Мы и так усамого моря, — отвечал Старк. — Хочешь моря — смотри на него в окошко. У меня, если хочешь знать правду, осталось всего семь миноносцев, четыре из которых просят продать им японцы. Обещают дать шелку для пошива новых флагов…

Коковцев вовремя вспомнил Атрыганьева.

— Нет уж, — сказал он. — Торговля не по моей части. Ты вот смеешься, Жорж, над Никифоровым, который пять рублей в месяц имеет, а ведь он «ням-ням» на свои кровные. Премьер!

— Мне премьер — не пример. Чего ты меня учишь?..

Подобру-поздорову самураи из Приморья не уходили, притворяясь перед миром, будто они охраняют «порядок», немыслимый при наличии коммунистов. На самом же деле японцы охраняли те дивизии белогвардейцев, скопившиеся под городом, и те невообразимо колоссальные склады, сваленные Антантой на причалах Владивостока еще для нужд армии Колчака; японцы набивали русским сырьем брюха своих пароходов, а говорить о лососине, которую черпали из наших морей, даже не приходится: в эти годы японцы могли есть икру ложками, словно рисовую кашу.

Самураи — большие мастера на всякие перевороты, но во Владивостоке, как они ни старались, из переворотов у них получились «недовороты». В начале лета на улицах города снова разразилась стрельба, и Старк, боясь вмешиваться в «политику», попросил Коковцева позвонить в японскую комендатуру:

— Скажи ты им, чтобы навели наконец порядок!

Коковцев кричал в трубку телефона по-японски:

— Вы собираетесь что-нибудь делать?

— Нет, не собираемся. Нам надоело вмешиваться в русские дела, тем более что любая наша акция вызывает реакцию среди американцев. На этот раз мы решили так. С вечера ляжем и будем спать всю ночь, накрывшись одеялами с головой. А утром мы признаем ту власть в городе, которая победила ночью…

Из этого ответа стало ясно, что братцы-мошенники Меркуловы, захватившие власть в городе, были ставленниками японцев. На кораблях флотилии Старк сразу же заменил комиссаров священниками. Однако самураи чувствовали: сделали то, да не совсем то, что хотелось бы! Переворот грозил обернуться новым «недоворотом», и тогда из Порт-Артура на японском крейсере примчался во Владивосток атаман Семенов. Политическую деятельность будущего «императора» Приморья он начал (как это и водится среди атаманов) с устройства банкета, из-за стола которого и был вынесен на руках почитателями его талантов. Давид Бурлюк с удивительным проворством скатал свои шедевры в трубки и спешно уехал в Японию — устраивать там новую выставку картин.