Книга Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711 - Юст Юль

Остановившись против нас, неприятель развел перед нашим фронтом много костров. Решение совета было приведено в исполнение. Выступили мы в 11 ч. ночи и шли до утра.

9/20 июля. На рассвете, в то время как мы подвигались в вышеозначенном порядке, между дивизией генерала Алларта и гвардиями образовался пустой промежуток, ибо с одной стороны князь Репнин с правым крылом двигался слишком быстро, с другой же гвардии находились в дефиле, и несколько обозных повозок опрокинулись на неровном пути, так что произошло замедление. Тут турки так стремительно напали на обоз, что генералу Алларту стоило большего труда образовать новый фланг. Нижегородский и Ропшинский (Rapsche?) гренадерские полки выставили во фланг драгун, чем помешали неприятелю проникнуть далее между обеими линиями. Случаем этим воспользовались частью собственные наши люди и солдаты, частью денщики и извозчики и пограбили много повозок. Тем временем генерал Алларт послал между повозок несколько взводов, которые помешали туркам и татарам продолжать начатую работу, чему (помешали) также несколько пушечных выстрелов. На правом фланге движение войск было приостановлено до тех пор, пока гвардии снова не (при)соединились к корпусу генерал-фельдмаршала. Затем, днем, несмотря на то что неприятель атаковал нас со всех сторон, мы продолжали марш в полнейшем порядке, пока правый фланг не прибыл в урочище Pagunluk и не достиг Прута. (:При упомянутых неприятельских атаках генерал-поручик фон Остен[383] контужен в правое плечо, генерал-майор Долгорукий легко ранен в правую руку и несколько человек убито выстрелами.:) У Прута князь Репнин снова остановился, причем корпус его оставался в равнине, и только фланг с одной третью прочего равнения примкнул к реке. Расположившись как могли, мы воспользовались находившимся вблизи кустами и заняли их пехотой. Против нас, на горе, по ту сторону Прута, тоже показались татары и польские люди (воеводы) киевского. Тогда его царское величество приказал собраться у него генералитету. В это время неприятель издали открыл по нашим огонь из четырех малых орудий и построился в боевой порядок, из чего мы заключили, что, вероятно, подошла и неприятельская пехота. Его царское величество сейчас же сел на коня, генералитет тоже, и каждый отправился к своему посту. Так как, по причине условий местности и расположения реки, дивизия генерала Алларта и драгуны образовали выступ и представили некоторым образом фланг, неприятель открыл по этому флангу артиллерийский огонь. Но когда генерал Алларт велел взвезти на (возвышенность) большое количество пушек и в числе их несколько восьмифунтовых, то неприятель на этот раз отказался от задуманной атаки и отступил на несколько сот шагов, выйдя из (сферы) нашего орудийного огня. В 7 ч. вечера неприятель, в полном составе своих янычар и spahi, снова надвинулся на этот острый угол и открыл по генералу Алларту пушечный и ружейный огонь, но встретил сильный отпор. Наши войска не отступили ни на пядь, а неприятель, несмотря на то что дошел до рогаток, должен был наконец отступить на 50 шагов и залечь за небольшим возвышением, за которым мы не могли нанести ему особого вреда. Тогда прибыл генерал-фельдмаршал Шереметев и, так как из-за дыма ничего почти нельзя было видеть, приказал одному гренадерскому капитану с 80 человеками команды прогнать неприятеля ручными гранатами. Неприятель действительно отступил на 30 шагов назад; когда же наши гренадеры, кончив свое дело, стали ретироваться, янычары преследовали их до рогаток. Но тут мы отбили янычар сильными залпами. Оставив на месте много убитых, неприятель опять засел за той возвышенностью. Далее, атаки с обеих сторон продолжались. Во время перестрелки генерал Алларт был ранен мушкетной пулей в правую руку, недалеко от локтя, и так как он более не мог владеть шпагой, то передал командование на этой позиции генерал-поручику фон Остену, приказав ему сделать все, что он может (mit ordre sein bestes zu machen), сам же поехал верхом к его царскому величеству и попросил его о присылке других полков на смену гренадерскому и Казанскому, которые были не только очень утомлены и ослаблены, но испытывали равным образом недостаток в патронах. Большая часть офицеров этих полков были ранены или убиты. Алларт попросил также о командировании туда другого генерала для удержания позиции, так как неприятель, окопавшийся за сказанной возвышенностью, несомненно, будет продолжать свои атаки, — каковое и совершилось[384]. Генерал-майор князь Волконский[385] был тоже ранен.

В ту ночь его царское величество и весь генералитет два раза собирались у генерала Алларта на военный совет и решили атаковать ночью неприятеля несколькими тысячами человек, чтобы сбить его с занятых позиций; быть может, этим путем удалось бы овладеть его пушками, а в таком случае a la pointe du jour представилась бы возможность атаковать его всеми силами и с помощью Божией одержать (над ним) победу. Но благое решение это, за которым последовали соответствующие диспозиции, его царскому величеству угодно было отменить по причинам, которые самому ему лучше известны. Далее, той же ночью неприятель, с криком и (открыв) сильный огонь, снова атаковал тот же пункт. Дошел он до рогаток, но, благодаря стойкости и храбрости русских офицеров и солдат, был снова отброшен и отретировался на прежнюю позицию.

10/21 июля. Как только стало рассветать, мы заметили, что неприятель укрепился и возвел высокие батареи. Вскоре он опять атаковал этот угол и часть нашего равнения, открыв пушечный и ружейный огонь, но встретил такой же отпор, (как вчера), так что прорваться сквозь наши линии он не мог и, прекратив наконец атаку, отошел на прежние позиции. Тут он стал возводить высокие батареи и ретраншементы и обложил нас со всех сторон. В этом деле убит фальконетной пулей в голову, в лоб, генерал-майор Вейдемань[386].

Так как люди и лошади не отдыхали более трех суток кряду, к тому же всюду испытывался недостаток в боевых припасах и провианте (ammunition de guerre et de bouche), то у его царского величества снова собрался военный совет, (на котором) решили: 1) предложить верховному визирю приостановку военных действий для заключения с великим султаном мира; 2) в случае же его отказа сжечь и уничтожить весь излишний обоз, из остальных повозок сделать вагенбург, поместить в нем валахов и казаков и прикрыть несколькими тысячами пехоты, а с прочей армией атаковать неприятеля не на живот, а на смерть (desperat attaquiren und alle extrema erwarten), никого не милуя и ни у кого не прося пощады. С предложением, значащимся в пункте первом, к верховному визирю послан был трубач. Визирь, пригласив к себе янычарского агу[387], сераскиров и пашей, в течение нескольких часов обсуждал оное и затем дал знать, что готов заключить перемирие на 48 часов и выслушать предложение (русских): пусть они присылают к нему уполномоченных. Тогда его царское величество принял твердое решение послать к верховному визирю, с надлежащими полномочиями, вице-канцлера барона Шафирова. В обеих армиях объявлено перемирие, и (в турецкий лагерь) действительно отправлен названный вице-канцлер в сопровождении нескольких офицеров, дабы ему можно было время от времени посылать кого-либо из них к его царскому величеству с отчетом о ходе переговоров. На той стороне армия короля Шведского с известным количеством турок и татар и с людьми воеводы киевского[388], занявшими горы, построилась в боевой порядок; мы же выставили перед нашей линией несколько обозных повозок и забросали их землей. Когда неприятель заметил это, то и сам начал деятельно окапываться (schantzte starck). Ввиду этого (на неприятельскую позицию) послан был генерал-майор генерал-квартирмейстер Бон[389] для заявления находящемуся там паше, что такое окапывание противно перемирию. При этом генерал-майор Бон имел случай говорить в (неприятельском) ретраншементе с самим янычарским агой. По объяснению аги, (турки), заметив что мы окапываемся, стали со своей стороны делать то же самое. (Ага) советовал нам торопиться (was mann thun wollte bey uns, solle mann bald thun); ибо, сказал он, (турки) на все готовы. (Затем), угостив генерала Бона, по турецкому обычаю, кофеем и вареньем, он вежливо отпустил его. По объявлении перемирия турки стали очень дружелюбно (familiair) относиться к нашим людям, разъезжали кругом нас верхом, приближались даже к самым рогаткам и разговаривали с нашими людьми, так что под конец пришлось поставить часовых в 50–60 шагах от фронта, чтоб (неприятель) так близко к нам не подъезжал. Часовых этих турки дарили табаком и печеньем, а те в отплату снабжали их водой, за которую туркам было далеко ходить.