Книга Граница миров - Кристель Дабо

У Офелии не осталось ни времени, ни выбора. Она должна оказаться на другой стороне, причем прямо сейчас, одна, пусть даже потом придется вернуться, чтобы отыскать Торна. Если она этого не сделает, ему всё равно конец, где бы он ни находился. Им всем конец.

Но как? Какой толк ей всё знать, если она ничего не может изменить?

Она снова отводит глаза от своих ладоней, молча адресуя вопрос Амбруазу Первому, который отрицательно качает головой. У него никогда и в мыслях не было помогать ей покинуть Изнанку, потому что даже он сам на такое не способен. Вместо этого он указывает на ее отголосок, который стянул с полочки старую расческу.

До Офелии никак не доходит, что он имеет в виду.

Амбруаз Первый снова жестами изображает дружеское рукопожатие. И мгновением позже с прощальной улыбкой исчезает. Отбыл, как появился. Возможно, присоединился к Лазарусу в лимбах эраргентума.

Офелия поворачивается к отголоску, который без особого успеха пытается воткнуть расческу в свои спутанные кудри. Значит, ключ от выхода – в нем? Амбруаз Первый прав. Между ними остался один неразрешенный конфликт, и Офелия теперь вспоминает, в чём дело. Кусок мрамора, которым отголосок ей угрожал, – тот же самый, который Офелия занесла над ним, когда он еще был всего лишь голосом в механическом попугае.

Без сомнения, отголосок чувствует, что ее внимание обращено на него, потому что откладывает расческу и, вздернув подбородок, вызывающе смотрит на нее: мол, попробуй подойди! Его челюсти начинают двигаться еще быстрее.

Стоит ей сделать шаг в его сторону, как он немедленно отпрыгивает. Поэтому она застывает на месте. Смотрит ему в лицо, прямо в очки, словно следуя направлению разделяющих их паркетных планок. Это неподвижное противостояние длится целую вечность, но, как бы ни поджимало время, Офелия упорно не хочет прерывать его первой. Чем дольше она вглядывается в своего двойника, тем больше ее пугает то, чем они в действительности являются друг для друга. Две разделенные сущности, которые изначально были одним целым.

Ее отголосок стал проходящим сквозь зеркала, в то время как она этот дар утратила.

– Кто я.

Офелия не знает, как ему удается говорить, когда сама она способна издавать только бессвязные звуки. Может, это потому, что он родился из вопроса, на который по-прежнему ждет ответа? Отлично. Медленными жестами Офелия указывает на них двоих – сначала на него, потом на себя.

Ты есть я.

Отголосок смотрит на нее, не прекращая жевать.

Офелия повторяет свой жест в обратном порядке. Сначала она, потом он.

Я есть ты.

Едва она дала ответ, как отголосок наконец идет к ней изломанной походкой, более приспособленной к движению задом наперед. Впервые он перестает жевать и высовывает язык, чтобы показать, что у него во рту: крошечная искра мрака.

Рог изобилия.

Отголосок воспользовался переходом Офелии на Изнанку, чтобы прихватить с собой входную дверь! Он украл у Центра девиаций его краеугольный камень, источник энергии, позволивший Евлалии создать Духов Семей, а Лазарусу – многие поколения роботов. Эта неукротимая сила, подвергнувшая инверсии стольких жертв, начиная с Торна, – она прямо здесь, на кончике его языка.

Отголосок проглатывает Рог изобилия, словно пилюлю, потом, не оставляя Офелии времени что-либо предпринять, хватает ее за шарф и ныряет вместе с ней в зеркало, висящее в комнате.

Ощущение чудовищное.

Офелию будто силой затолкали в чужую кожу. Индивидуальное сознание отголоска растворяется в ее собственном. Они снова едины. У нее противоречивое чувство, словно она удвоилась в объеме, а потом расплющилась от кончиков пальцев ног до бахромы шарфа. Пространство утратило ориентиры, не давая Офелии сдвинуться ни вперед, ни назад. Она застряла на полдороге между Лицевой Стороной и Изнанкой. В межпространстве. На той тонкой грани, не позволяющей каждому из миров смешаться с другим, на тонкой грани, основу которой Офелия, несмотря на бесчисленные прохождения сквозь зеркала, ни разу не повредила; во всяком случае, когда делала это одна. Не в ее власти создать новый Рог изобилия. Как же она может надеяться дать своей инверсии обратный ход? Ей хотелось бы завопить, зовя на помощь, но ее горло теперь не толще промокашки. Она ничего не видит, ничего не слышит. Единственное, что она ощущает, – это свою левую ступню, которой так больно, словно некто невидимый пытается ее оторвать. Боль поднимается к икре, и внезапно она понимает, что кто-то снаружи пытается вытащить ее из зазора. Издалека доносятся неясные крики. Голоса ее семьи. Она хочет к ним, желает этого изо всех сил, но какая-то сила сопротивляется, не выпуская ее.

Компенсация.

Чтобы вернуться в мир на Лицевой Стороне, Офелия должна согласиться отдать миру изнанки символически эквивалентную компенсацию. Если она пренебрежет этим правилом, то еще больше осложнит цикл инверсий и обратных возвращений.

Договор заключен.

Офелия почувствовала себя разорванной, когда последним рывком ее выдернули из межпространственного зазора. Всей своей тяжестью она рухнула, приземлившись в гуще анимистских ругательств. В скособоченных очках и с паникующим шарфом на шее, она вытаращила растерянные глаза. Увидела усыпанное веснушками лицо своей старшей сестры Агаты, лежащей на полу рядом с ней и вцепившейся в ее ногу; потом мать, красную и растрепанную, сжимающую Агату за талию; потом отца, облепившего необъятное платье матери; потом тетушку Розелину, повисшую на отце; и наконец, держащихся за тетушку Розелину, как звенья очень длинной цепочки, своего зятя Шарля, младших сестренок Домитиллу, Беатрису и Леонору, младшего брата Гектора и даже прилипших к каждой ноге Гектора маленьких племянников! Это совместные усилия их рук позволили Офелии вернуться в мир Лицевой Стороны. И самую крепкую руку ей протянул крестный, чьи усы вздыбились от такой широкой улыбки, какой она никогда не видела на его старом лице.

– Что, старые привычки берут свое, да? Тебя хлебом не корми, только дай заклиниться в зеркале?

Офелия заморгала. Ее всю перелопатили, оглушили и перетрясли, и вдобавок она была совершенно сбита с толку. К ней вернулись естественные краски. Она узнала помещение: общественные туалеты Мемориала. Ее вытащили из промежутка между мирами через зеркало, привинченное над умывальником, о который она по ходу здорово приложилась. Но чего она не могла объяснить, так это присутствия своей семьи в полном составе именно в этой точке мира. Голый младенец надрывался на том, что казалось импровизированным пеленальным столиком.

Офелии пришлось собрать все остатки присутствия духа, чтобы ухватиться за руку, которую протягивал ей крестный. По крайней мере чтобы попытаться; ее перчатки, странным образом мокрые, не могли ничего удержать. От них исходил серебристый дымок. Улыбка крестного исчезла под усами. В туалете Мемориала радостные восклицания перешли в крики ужаса.

У Офелии больше не было пальцев.

– Ну да, – хрипло пробормотала она. – Вот она, компенсация.