Книга Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сотрудники ОГПУ, которые знакомились с письмами Татьяны Яковлевой матери, наверняка обратили внимание на такие строки:
«В людях же разбираюсь великолепно и отнюдь их не идеализирую. Замуж же вообще сейчас мне не хочется. Я слишком втянулась в свою свободу и самостоятельность. Но все другие, конечно, ничто рядом с М. Я, конечно, скорее всего, его выбрала бы. Как он умён!»
Тем временем двухмесячная «командировка» поэта подходила к концу. Владимир Владимирович вновь и вновь ставил перед Татьяной вопрос: либо она вместе с ним едет в Советский Союз и становится его женой, либо…
Но Яковлева возвращаться на родину по-прежнему не торопилась. В апреле 1929 года Маяковский сказал ей, что приедет осенью, в октябре, и они сыграют свадьбу. На том и порешили.
Это обещание поэта (приехать в Париж осенью) очень изумило Аркадия Ваксберга, и он задал вопрос:
«Разве не странно, что Маяковский (не Демьян Будный, не Жаров, не Безыменский, не… – словом, отнюдь не придворный кремлёвский поэт, а всего-навсего беспартийный "попутчик") ездит в Париж, словно в Малаховку, и, покидая его, заранее, с убеждённостью, сообщает о дате своего возвращения, не подвергая никакому сомнению возможность это намерение осуществить?»
Изумлённый Ваксберг привёл и высказывание Лили Брик, сделанное «многие годы спустя»:
«Владимир Владимирович… в любой момент мог поехать, куда он захочет, в любую часть земного шара».
Ваксберг вновь задавался вопросами:
«Но – почему, почему? И на какие деньги?»
И отвечал:
«… каждая поездка требовала хлопот и специальной лубянской санкции. Никто заранее не мог быть уверен в её получении, никто не мог, опять же заранее и с убеждённостью в том, что он не встретит препятствий, планировать свою поездку в Париж, Берлин или Лондон, как если бы собирался отправиться в Ленинград или в Ялту. Маяковский в этом смысле был, пожалуй, единственным, известным нам исключением».
Как видим, Аркадий Ваксберг вновь подошёл вплотную к раскрытию «главной тайны горлана-главаря», заключавшейся в его службе в ОГПУ, но так и не решился эту тайну раскрыть.
О последних днях пребывания Маяковского в Париже (в конце апреля) написал Лев Никулин, тоже ездивший за рубеж, «словно в Малаховку»:
«Я вошёл в номер "Истриа". Это была темноватая комната, она казалась ещё темнее от вишнёво-красных обоев и коричневой мебели…
Всюду в номере лежали газеты, на столе – книги и блокноты. Это было место для ночлега и работы, а не то, что называется жильём…
В комнате отеля "Истиа" нельзя было долго задерживаться: было мрачно и душно. Маяковский… спросил, долго ли я думаю оставаться в Париже, советовал ехать на юг, пока не жарко, и сказал, что уезжает в конце недели».
Как мы помним, при первой парижской встрече с Никулиным Маяковский сказал ему, что уедет в Москву 15 мая. И вдруг (намного раньше объявленной даты) засобирался домой. Почему? Получил приказ? И он (гепеушный «чиновник») обязан был подчиниться?
Как бы там ни было, но 24 апреля Владимир Владимирович послал Лили Брик телеграмму:
«Приеду второго мая. Переведите Негорелое востребования десять червонцев. Целую люблю. Счен».
У Маяковского не на что было доехать до Москвы – все последние деньги он потратил на цветы.
Александр Михайлов:
«Уезжая из Парижа, Маяковский оставил в цветочном магазине деньги, и каждое воскресенье в "оранжерею" Татьяны доставлялся букет роз. Он напоминал ей, что там, в России, в Москве, живёт влюблённый в неё человек, он считает дни до новой встречи…»
Поэт оставил в парижском цветочном магазине не только цветы, но и сопроводительные записки в стихах, которые прикреплялись к каждому доставлявшемуся букету. Вот одна из таких записок:
«Мы посылаем эти розы Вам,
чтоб жизнь / казалась / в свете розовом.
Увянут розы… / а затем мы
к стопам / повергнем / хризантемы.
Маркиз W. M.».
К запискам добавлялись ещё и «примечания»:
«ПРИМЕЧАНИЕ I
Один / (не воз!).
Поить водой.
Чтоб цвёл / и рос
вдвоём с Татой».
ПРИМЕЧАНИЕ II
Я в зависть взят:
проклятый – / стой!
где мне / нельзя
стоять с Татой».
И вновь возникает вопрос: сам ли поэт придумал оставить такое постоянное напоминание о себе или этот ход ему был подсказан резидентом ОГПУ?
А в страну Советов Маяковский вёз замысел новой пьесы. Были готовы даже кое-какие её наброски.
Провожавшие Маяковского в Москву собрались в парижском ресторане. Был среди них и Лев Никулин, который о своих взаимоотношениях с поэтом написал:
«Мы никогда не были близкими друзьями, мы были просто добрыми старыми знакомыми, часто встречавшими друг друга на протяжении семнадцати лет».
И Никулин рассказал о том, как провожали Маяковского:
«В конце недели в день его отъезда я пришёл в ресторан "Гранд Шомье" на проводы. Это были обычные не "дальние" проводы поэта. Его провожали Луи Арагон, Эльза Триоле, один его парижский знакомый – ярый автомобилист, и молодая красивая женщина, которую мы не раз видели с Владимиром Владимировичем в Париже. Это был весёлый обед на прощание, когда люди расстаются, чтобы в скором времени снова встретиться, и нет необходимости прощаться надолго.
На Северный вокзал отправились уже вечером, ехали очень быстро; вёз лихой автомобилист. И вот грязноватый, пропахший каменноугольным дымом Северный вокзал, платформа и прямой вагон Париж-Негорелое (тогда это был пограничный пункт). Мы собрались у вагона, Владимир Владимирович и спутница, провожавшая его, ходили под руку по платформе, пока не пришло время войти в вагон. Последние рукопожатия, шутки на прощанье, смех, и поезд трогается, медленно скрывается из глаз площадка вагона и на ней – высокая фигура со шляпой в руке».
Запомним этого «лихого автомобилиста», он был одним из ухажёров Татьяны Яковлевой. И то, что он провожал уезжавшего поэта, говорит о том, что гепеушное задание Владимир Владимирович выполнил успешно.
Как мы помним, в конце 1928 года политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение направить главу советского Государственного банка А.Л.Шейнмана на переговоры с финансистами Соединённых Штатов. И после новогодних праздников Арон Львович (уже в ранге председателя правления акционерного общества «Амторг») отправился за океан.
