Книга Сулла - Евгений Смыков

Желая возблагодарить богов за победу, Сулла передал местному храму Дианы Тифатской целебные источники и оставил две соответствующие надписи, внутри святилища и снаружи (Беллей Патеркул. П. 25. 4; CIL. X. 3828).[1137] Шаг был довольно смелый: с одной стороны, Сулла проявлял благочестие, а с другой — праздновал победу над согражданами. Однако его это не слишком беспокоило. Главное — показать, что он пользуется благосклонностью богов и умеет это ценить, не приписывая все лишь собственным заслугам. И действительно, боги явно держали его сторону: Брундизий не охранялся марианцами, его жители беспрепятственно впустили воинов Суллы и дали им возможность начать завоевание Италии, самниты проявляли странное бездействие, Норбан и Сципион действовали поодиночке. Как тут не поверить в милость бессмертных!

Продвинувшись на северозапад, победоносный проконсул столкнулся между Калами и Теаном с армией Сципиона. Однако и здесь он не стал торопиться с битвой. Его новым «внезапным побуждением» была отправка нового посольства. Трудно решить, почему Сулла поступил именно так. С одной стороны, конечно, перед ним стояли легионы второго консула, а в Капуе оставалось не разгромленное до конца войско Норбана.[1138] С другой, можно было рискнуть — уничтожить армию Сципиона одним ударом, и Норбан не успеет помочь коллеге. Казалось бы, Сулла с его авантюрной жилкой под влиянием недавней победы так и должен был поступить. Но это мы знаем исход борьбы, а ему оставалось лишь строить прогнозы. Элементарная логика подсказывала: Норбан в военном деле далеко не первая величина, но полного разгрома всетаки избежал. Сципион же имел опыт масштабных операций и потому мог если и не выиграть, то свести дело к ничьей, которая в победных реляциях превратится в шумный успех. А истиной, как известно, часто становится та ложь, которой все поверили {Курций Руф. VIII. 8. 15). Иными словами, мнимое поражение не менее опасно, чем подлинное, ибо повлияет на настроения в Италии. Тогда могут вступить в дело самниты, чьи земли совсем недалеко. Воспрянет духом армия Норбана. Так зачем рисковать? В ходе переговоров можно приглядеться к противнику да и вообще продемонстрировать свое миролюбие — хотя бы на словах. Если переговоры кончатся ничем, все можно списать на неуступчивых сулланцев.

С виду все шло своим чередом. Сулла заключил перемирие, прислал Сципиону заложников, по трое делегатов с каждой стороны[1139] начали обсуждать вполне серьезные вопросы — власть сената, вопросы римского гражданства, распределение новых граждан по трибам. Но между тем агенты Суллы начали успешно разлагать войско консула — кого разговорами о бесполезности войны, кого подкупом, ктото находил старых друзей. Прежде всего, надо думать, «обрабатывали» центурионов. Коекто из офицеров Сципиона взирал на это с неудовольствием — все знали о том, что случилось с армией Фимбрии. Среди подчиненных Сципиона был Квинт Серторий[1140] — тот самый, что по приказу Цинны перебил три года назад рабскую «гвардию» Мария; возможно, он участвовал в переговорах. Он советовал консулу прекратить переговоры, которые являются лишь ширмой для вредной агитации. Понять Сертория можно — в случае победы Суллы он имел все основания опасаться за свою жизнь. Но Сципион, видимо, чувствовал настроения армии — после поражения при Тифатской горе она отнюдь не горела желанием биться со столь опасным врагом.[1141] К тому же недавняя битва показала, что силой одолеть Суллу не такто просто.

Наконец какоето промежуточное соглашение было достигнуто. Сципион отправил Сертория к Норбану, чтобы спросить его мнение. Однако произошло неожиданное: Серторий отклонился от своего пути и захватил Суэссу Аврунку, державшую сторону неприятеля.[1142] Шаг был на первый взгляд экстремистским, поскольку ставил под угрозу переговоры. К тому же, сколь коварно ни вел бы себя Сулла, агитируя воинов Сципиона, захват города во время перемирия выглядел вопиющим вероломством. Причем если о разложении Сципионовой армии изнутри мало кто знал, то поступок Сертория был на виду.

Но пропагандистская сторона вопроса в столь опасной ситуации имела мало значения. Если бы противникам Суллы потребовалось отступать, то обладание Суэссой обеспечивало безопасный отход по Аппиевой дороге.[1143] И еще один момент: по всей видимости, город перешел на сторону Суллы не до, а во время переговоров.[1144] Тогда уже в вероломстве в самую пору обвинить жителей Суэссы, а не Сертория.

Так или иначе, произошло то, что произошло. Сулла заявил протест. Сципион выдал ему его заложников, «чего никто не требовал», как ядовито замечает Аппиан. Вскоре победитель Митридата придвинулся к самому лагерю противника, и тут воины Сципиона начали переходить на его сторону. Ливии уверял, будто Сулла собирался даже штурмовать лагерь, но это, очевидно, толкование задним числом — взять римский лагерь приступом — дело крайне трудное. Скорее всего, он просто хотел пожать плоды своей агитации. Многие античные писатели уверены, что Сулла с самого начала собирался переманить на свою сторону вражеское войско, но вряд ли он настолько мог все просчитать заранее — такой исход мог рассматриваться лишь как один из многих вариантов развития событий.

Сципион и его сын попали в плен. Но в отличие от их воинов, отказались перейти на сторону неприятеля — их, знатнейших людей Рима, слишком унизили, и служить тем, кто так поступил с ними, они не могли. Тем не менее победитель отпустил их — пусть другие аристократы увидят, как он милосерден со знатными. Сулла даже дал им конный эскорт — жест великодушия, которое, впрочем, можно толковать и как презрение. Он будто бы взял со Сципиона слово не выступать против него, которое тот потом нарушил (см. ниже).[1145] Впоследствии Сулла хвастался, что с 20 когортами, как на подсадных птиц, переманил 40 неприятельских. Видимо, диктатор, как обычно, преуменьшил свои силы (Плутарх. Сулла. 28. 1–5; Аппиан. ГВ. I. 85–86; Цицерон. Филиппики. XII. 27; XIII. 2; Ливии. Периоха 86; Диодор. XXXVIII. 16; Беллей Патеркул. П. 25. 2–3; Эксуперанций. 7.45Z).[1146]