Книга Описание земли Камчатки - Степан Крашенинников

В 1739 году случилось мне видеть в Нижнем Камчатском остроге славного укинского шамана, именем Карымляча, которого не токмо тамошние язычники, но и казаки за великого знатока почитают, наипаче для того что он колет себя ножом в брюхо и пьет кровь свою; однако все оное было столь грубый обман, что всякому бы можно было приметить, если кто не был ослеплен суеверием.

Сперва бил он несколько времени в бубен, на коленях стоя, после того ножом колол себя в брюхо и выманивал рукою кровь из раны, коей не было; наконец таскал из-под шубы по целой горсти крови и ел, облизывая персты. Я между тем довольно смеялся, что он свое дело так худо знает, что к нашим ташеншпилерам не годится и в школу. Нож, которым он колоть себя притворялся, спускал он вниз по брюху, а кровь вынимал из пузыря, который был под пазухою.

По окончании шаманства надеялся он нас привести в удивление, чего ради поднял свою куклянку и показал кровью вымаранное брюхо, уверяя нас, что кровь оная, которая была из нерпы, текла из его брюха, а рану исцелил он своим шаманством.

При том сказывал нам, что дьяволы приходят к нему из различных мест и в различном виде: иные из моря, иные из горелой сопки, иные большие, а иные малые, иные безрукие, иные обгорелые, а другие о полубоке. Морские прочих богатее и в платье, из травы шелковника сделанном, которая по рекам растет; а он их как во сне видит, для того что когда они приходят к нему, тогда мучат его столь жестоко, что он бывает почти вне ума.

Ежели такой шаман больного лечит, то по шаманстве предписывает, чем болящему выпользоваться можно: иногда приказывает ему убить собаку, иногда ставит вне юрты прутье и другие тому подобные безделицы. Собак в таком случае колют в бок ножом или копьями, а держат их по два человека – один за голову, а другой за хвост. Убитых втыкают на кол и ставят, оборотя лицом к горелой сопке.

Оленные коряки не имеют праздников, а сидячие празднуют в одно время с камчадалами, но кому и для чего, столь же мало ведают, как и камчадалы. Вся причина состоит в том, что предки их так поступали.

Праздник недели по четыре продолжается, между тем они ни к себе никого не пускают, ни сами не ездят и никакой работы не делают, но едят довольно и веселятся, бросая в огонь от всякой еды помалу в дар горелой сопке.

В других политических делах такие ж они невежды, как и в законе. Разделение времени на годы и месяцы им неизвестно[424], токмо знают четыре времени в году и лето называют алаалу, зиму – лакалянг, весну – киткетик, а осень – гетига. Ветрам не более как четырем имеют названия: восточный ветер – конгекат, западный – геипекывг, северный – гычигольиоиоа, южный – еутельиоиоа.

Из звезд знают Большого медведя, которого называют диким оленем, на их языке Елуе-кыинг; Плеяды, или «утячье гнездо», – Атага; Орион – Юлтаут («криво уронил»); Юпитер – Ичиваламак («красная стрела»); Млечный путь – Чигей-ваем («древесная река»).

Расстояние мест счисляют по дням, так как якуты по днищам, то есть в сколько дней от одного до другого места перекочевать можно, а на каждый день можно положить от тридцати верст до пятидесяти.

У богатых расстояние одного дня больше, нежели у бедных: для того что они надеются тем доказать, что у них лошади или олени хорошие, когда они со всеми своими тяжестями и с домом столько могут переехать, сколько бедные налегке, по причине худых лошадей или оленей.

Владельцев до покорения российскому скипетру у них не было, но тот власть некоторую имел, который был оленями богаче; чего ради и не знали они до тех пор, что есть присяга. Казаки приводят их к присяге, вместо креста и Евангелия, к ружейному дулу – с таким объявлением, что тому не миновать пули, кто присягает неискренно.

Таким же образом и сомнительные дела решаются, ибо виноватый, будучи уверен, что заряженное ружье убьет за неправду, охотнее признается, нежели предается в чаемую опасность жизни. В других случаях клятвы у них нет большей, как «инмокон кеим метынметик», то есть «правда, что я тебе не солгу».

Учтивства в словах и поздравления не знают; гостей, кто к кому приедет, не встречают, но поступают с ними, как большие господа с подчиненными. Гость, выпрягши своих оленей, сидит на санях, ожидая хозяйского повеления войти в его юрту, как на аудиенцию, однако ж соизволение хозяйское не от самого хозяина объявляется, но от жены его – такими словами – «елко», то есть «в юрте», или «хозяин дома».

Как гость, таким образом встреченный, войдет, то хозяин, сидя на своем месте, говорит ему: «койон» (сюда); потом указывает место, где сесть, с таким учтивством – «котвоган» (садись).

В потчиванье гостей наблюдают токмо то, чтоб их удовольствовать, а по камчатскому обычаю не поступают, чтоб гостей принуждать к объедению. Лучшие кушанья – жирное мясо и маняло; и сие не недостойно примечания, что все дикие и кочевные народы жир почитают за приятнейшее кушанье.

Якут даст себе глаз выколоть за жирную кобылятину, а чукча – за жирную собаку. Якут хотя ведает, что лишится всего имения, ежели украдет скотину, однако, невзирая на то, не удержится от жирной кобылы и в случае несчастия тем утешается, что он едал жирную кобылятину.

Воровство во всех диких народах, кроме камчадалов, похвально, только бы оно было не в своем роде и так искусно, чтоб не быть пойманным: в противном случае поступается жестоко не за кражу, но за неумение. Чукотская девка не может себе получить мужа, ежели в воровстве не окажет искусства.

Смертоубийство в своем же роде токмо опасно, для того что сродники не оставляют убиенного без отмщения, а впрочем, никому до того нет нужды. Убийцы тем великодушнее, что не знают о будущем воздаянии.

Всего достохвальнее в сем народе то, что они детей своих хотя и чрезмерно любят, однако издетска к трудам приучают; чего ради и содержат их не лучше холопов, посылают по дрова и по воду, приказывают на себе носить тяжести, пасти оленьи табуны и другое, тому подобное, делать.

Женятся богатые на богатых, а скудные на скудных, невзирая на разум и на пригожество. Жен берут наиболее из своего рода, двоюродных сестер, теток и мачех, токмо не женятся на матерях, на родных дочерях, на родных сестрах и на падчерицах. Невест хватают по-камчатски, чего ради и малолетних, которые не могут хватать невесты, не женят.

Жениху, коли бы кто богат оленями ни был, должно работать за невесту от 3 до 5 лет, между тем вместе им спать дозволяется, хотя невеста и не схватана; впрочем, она до совершения брачной их церемонии для обряда бывает по-надлежащему опутана. При свадьбах не бывает у них никаких обрядов, достойных примечания.

Жен имеют по две и по три и содержат их по разным местам, дав пастухов и табуны особливые. Все удовольствие жизни в том полагают, чтоб, переезжая с места на место, осматривать скот свой. Притом сие весьма удивительно, что коряк, счета почти не знающий, в великом множестве оленей тотчас приметит урон свой и скажет, какого оленя нет и какой шерсти.