Книга Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон

Я не мог спать!

Обессиленный и вымотанный, я мерял шагами тихую квартиру. После чего принял еще две пилюли и запил их тепловатой водой из крана. Руки мои дрожали еще сильней от этого нового недосыпа, и ими я схватил книгу, лежавшую у меня на прикроватной тумбочке.

* * *

– Ты издеваешься, что ли? – сказала Бесси. – Столько времени прошло, и теперь только ты мне излагаешь этот свой план? Теперь ты мне говоришь, что планируешь составить черновик предложения по составлению плана? Я два дня ждала, пока ты закончишь этот чертов отчет по фокус-группе! И теперь, когда он готов, ты мне сообщаешь, что весь остаток наших коротких выходных собираешься разрабатывать замысел рождественской вечеринки? Ты издеваешься?

– Прости, Бесс… – Я вновь потянулся к ней, но она еще раз шлепнула меня по руке. – Послушай, мне очень жаль, но я вынужден. Я уже не так молод, как раньше. А от этого зависит мое наследие. Мне нужно сделать так, чтобы эта рождественская вечеринка произошла. Это важно…

– Это не важно…

– Нет, важно…

– Это же просто вечеринка!

– Нет, не просто. Это гораздо больше. Это собрание чувств. Это метафора самой жизни. Это символ моей краткой жизни на этой земле. Вечеринка эта – возможность внести значимую лепту в бытие человечества. И потому она попросту стала представлять мои надежды, грезы и чаянья. Она будет моим заявленьем миру. Моим посланием потомству. Моим наследием. Вот поэтому она так важна.

– Важнее наших выходных?

– Да.

– Важнее нас?

– Ну, да.

– Меня?

– Да.

– Будь добр объяснить?

– Не принимай это на свой счет, Бесс, но есть сотни людей, чья судьба зависит от этой вечеринки. Преподавательский состав. Сотрудники. Студенты. Аккредиторы. Черви за кафетерием. Черт, да есть даже люди, которые еще не родились, но они пожнут плоды моих усилий, а их детей однажды будут вскармливать нектаром аккредитованного обучения. Ты не согласна, что лишь в чисто количественном смысле все они, взятые в целом, гораздо важнее одной-единственной личности? Не согласна ли ты признать, все это целокупно гораздо значимей отдельно взятой тебя?..

– Количественно?

– Да. В числовом выражении не согласишься ль ты, что…

– Нет. Вообще-то не соглашусь. Потому что я тебе не ведомственный, блядь, научный работник. И я не желаю служить целым числом на твоей – или чьей угодно – числовой оси действительных или воображаемых чисел.

– Бесс!..

– Или ты как думал?

– Бесс?

– Ты бы предпочел, чтоб я для тебя осталась всего-навсего еще одним фрагментом сравнительных данных?

– Бесси!

– Статистическим примечанием? Графиком с поддающимся проверке доказательством? Просто пунктом – четвертым или пятым в длинном списке, быть может, – в нумерованном реестре твоих приоритетов?

– Конечно же, нет!..

Бесси уже одевалась.

– Ага, знаешь – делай, что хочешь, Чарли. Наслаждайся своим отчетом. Наслаждайся своим планом. Увидимся, когда ты перестанешь быть образованческим управленцем и будешь готов стать настоящим человеком…

Бесси ушла, хлопнув за собою дверью. И вновь остался я наедине со своей настольной лампой и отчетом. И вновь остался я с незавершенным планом. И вот так, в новом одиночестве опадающего дня сел я и продолжил писать.

* * *

Доктор Фелч чистил плевательницу, когда утром в понедельник я вошел к нему в кабинет.

– Секундочку, – промолвил он. Тщательно наклонил он урну и вывалил содержимое в пластиковую корзину для бумаг. Стояла уже поздняя осень, жидкости текли медленно, и это заняло у него какое-то время. Я терпеливо ждал. Наконец доктор Фелч поднял голову и воззрился на меня:

– Ну и как прошли ваши выходные? – Говоря, он пристально смотрел на меня, не разгибаясь от перевернутой плевательницы. – Я слышал, у вас с Бесс случилось нечто вроде «сделай-или-сдохни»…

– Нормально прошли, – ответил я. – Ничего так себе.

– Без приключений?

– Несколько было, да. Я совершенно испортил наши совместные выходные. И руку у меня по-прежнему сводит – от попыток зафиксировать столько разных идей в рукописном виде. Глаза еще слезятся от тусклого освещения. А может, и от пилюль – трудно сказать. Как бы то ни было, я сделал, что смог.

– Богоугодное это дело, Чарли. И имейте, пожалуйста, в виду, что мир его ценит. – Доктор Фелч стукнул плевательницей о внутреннюю поверхность мусорной корзины. Вывалился крупный ком содержимого. Потом доктор Фелч сказал: – Отчет готов?

– Конечно…

Я двинул итоги фокус-группы по его столу.

– Хорошо. А ваш план на рождественскую вечеринку?

– Тоже готов.

– Ну тогда… – сказал доктор Фелч. – Давайте послушаем, с чем вы пришли!..

Доктор Фелч поставил опустошенную плевательницу на пол рядом со своим столом. Изготовлена она была из латуни и сверкала в слабых лучах солнца, лившихся в окно. Я проследил за лоскутом света, отброшенным на стену, – он там поблескивал: отражение в форме лунного полумесяца. Затем откашлялся и принялся излагать свой план по возрожденью нашей падшей рождественской вечеринки и попутно – по спасению нашего общинного колледжа на грани краха, колледжа перед пропастью ведомственной гибели.

* * *

– Для начала, – сказал я, – мне потребуются от колледжа крепкие финансовые гарантии. Это будет не тривиальная сумма, доктор Фелч, поэтому я надеюсь, что вам удастся растрясти пожертвование Димуиддлов. На кону стоит наша аккредитация. От этого зависит сама судьба нашего учебного заведения. Мы в осаде. Враг атакует нас мощной артиллерией. Это кровавая тотальная битва за само наше выживание. Димуиддлы должны понимать такую метафору, нет?

– Сколько вам нужно?

Когда я сообщил ему сумму, доктор Фелч присвистнул:

– Аж столько?

– Да. Наличными.

– Это определенно не тривиальная сумма!

– Нет. Но поверьте мне, эти деньги будут потрачены с толком.

– Не могу обещать, что Димуиддлы на такое пойдут. Да и не скажешь, что у нас такие деньги просто где-то завалялись. Да еще и наличными, не иначе. Как бы то ни было, я погляжу, что тут можно сделать…

– Здорово. Теперь что касается самого плана…

Доктор Фелч заправил под губу щепоть табаку, и впервые с тех пор, как я прибыл на временную автобусную остановку, мне показалось, что я целиком завладел его вниманием, – он не был полузанят какой-либо параллельной деятельностью. Голос у меня оставался спокоен. Держался я ровно. Измождение мое как-то сгустилось в целенаправленность. И пока я сидел у него в кабинете, а ноздри мне заполнял запах гаультерового табака, я напористо продвигался вперед, к своей риторической точке предназначенья: