Книга Вера и власть - Шервуд Смит

— Ну и как оно? — спросил он, явно чувствуя себя очень неловко. Но не успела Кира ответить, он скосил здоровый глаз и засопел.

— Нашла! — обрадовалась Лури. — Теперь я знаю, как его можно будет снять. — Она бросила хитрый взгляд на Киру. — Когда придет время.

Кира приподнялась, когда Таллис стал ритмично дергаться, и хихикнула.

— Можно подумать, он хочет запустить свой хрен на орбиту. — Лури тоже захихикала, и они, давясь от смеха, привязали его кровати, чтобы он не уплыл. Лури потрогала его под новым глазом.

— Ага, вот так-то лучше.

Кира, осененная внезапной мыслью, включила имиджеры. Надо же как-то компенсировать то, что Таллис командует логосом. К счастью, он относится к таким вещам весьма щепетильно.

Он уже чуть ли не пел от экстаза. Трепетные стоны слагались в мотив, известный лишь ему одному, а Кира с Лури держались друг за друга, изнемогая от смеха. Вскоре они перешли от веселья к чему-то более существенному, а Таллис продолжал корчиться рядом с их сплетенными телами.

Внезапно Лури взвыла от ужаса и отпрянула, отшвырнув Киру в противоположную сторону. Та оглянулась и зашлась в истерическом припадке. Этот кадр будет поистине бесценным.

Над беспомощным, извивающимся, как червяк, голым Таллисом и над Лури, висящей в воздухе, зажимая костяшками пальцев рот, парил голубой глаз. Медленно кружась в потоке воздуха над кроватью, он бесстрастно наблюдал за происходящим.

Когда издаваемые Таллисом звуки сменились болезненными стонами, Кира поймала протез и убрала его. Они решили, что настало время выключить и снять футляр. После этого Таллис обмяк, лишившись сознания.

Кира посмотрела на его воспаленный, съежившийся орган и усмехнулась. Похоже, Лури останется при ней еще на некоторое время.

27

АРЕС

Элоатри приняла Панарха в саду Обители. После бунта власти перевели климат онейла на режим середины лета, постепенно преобразующий охватившее Арес изнеможение в чувство сонного благополучия.

Воздух благоухал жасмином и юмари, дерево чим позвякивало на ветерке, вторя плеску фонтана, бьющего изо рта горгульи в старинной каменной стене. В кустах чирикали невидимые птички.

Он мог бы вызвать ее к себе, но вместо этого попросил разрешения навестить ее сам. В порыве вдохновения она велела поставить в саду стеклянный столик и два стула. Почти поддавшись дремоте в ожидании гостя, она водила рукой по увитому плющом столбику беседки и вспоминала свое видение.

Появился Туаан и доложил о прибытии человека, которого это видение заставило ее предать.

Тонкое лицо Панарха осунулось — оно не было изможденным, но говорило о тяжком бремени власти. Элоатри встала и низко наклонилась — не так, как предполагал ее сан, а так, как кланяются государю простые подданные. Этот отказ от своих привилегий был своего рода извинением.

Его ответный поклон показал, что он это понял, — так монархи кланялись только Верховным Фанистам. И сейчас в этом не было оттенка сомнения, присутствовавшего при их первой встрече на Дезриене.

Туаан оставил их одних. Пока они обменивались обычными любезностями, стюард накрыл стол к чаю и подал маленькие кексы с тмином. Панарх взял чашку и вдохнул аромат.

— Этот сорт мне незнаком. Что это?

— «Дитя Оолонга». Его выращивают в Небесной Колонии на Дезриене.

— Вот как. — Загадочное название явно пришлось ему по душе.

Выпив глоток, он поставил чашку. Ее музыкальный звон вызвал у Элоатри некое воспоминание. Она позволила ему прийти и уйти, а Панарх сказал:

— Как вам удалось отменить инспекции, проводившиеся на «Телварне»?

Итак, он решил обойтись без предисловий.

— Седри Тетрис — христианка, поклоняющаяся тому же лику Телоса, которому и я теперь служу. Некоторое время назад она исповедалась мне в причастности к Шеланийскому заговору. Когда пришла пора, она изъявила желание частично искупить свой грех своим талантом программиста.

— Она исповедалась в измене, а вы ничего не сказали?

Она знала, что он сердит, хотя он не проявлял этого наружно.

— Наказанием ей послужило признание, которое она сделала вам. Но даже если бы она отказалась это сделать, тайна исповеди не подлежит раскрытию.

Он, конечно же, и сам это знал — эта черта была общей для многих религий Тысячи Солнц.

— Однако вы использовали эту тайну в собственных целях.

Он взял с блюда кекс, но не надкусил его.

— Это не мои цели, Ваше Величество. — Ей вспомнился вкус крови, и у нее сжалось горло. — Ничего своего у меня не стало с того времени, как я начала свой третий хадж на Дезриен.

Она потерла след, выжженный у нее на ладони Диграмматоном после его таинственного скачка с Артелиона. Он все еще жег ее ядерным огнем, предназначавшимся Брендону и убившим ее предшественника. Панарх видел ее движение, но не выказал никакой реакции.

— Еще до вашего прибытия на Дезриен мне показали Вийю и остальных. У меня не осталось сомнений в том, что они — дверная петля Времени, орудие великих свершений.

Она сглотнула и выпила чаю, чтобы смыть памятный вкус. Момент, который она переживала сейчас, тоже содержался в той чаше.

Панарх помолчал. Его длинные тонкие пальцы крошили кекс, бросая крошки на лужайку, где птички всех цветов радуги тут же набросились на них. Как она может объяснить ему неизбежное переплетение людей и событий, яснее всякого взгляда или прикосновения возвещающее о движении Пути Телоса?

— Вы когда-нибудь катались на прибое, Ваше Величество? — спросила она.

Он поднял на нее глаза.

— Да.

— Значит, вам знакомо ощущение, когда волна захватывает вас и неудержимо мчит вперед. Вы можете управлять своим движением до некоторой степени, но назад повернуть не можете.

Он кивнул, отряхивая руки, — кекс он раскрошил без остатка.

— Эта волна — лишь итог бесчисленных течений, ветров и штормов, о которых вы ничего не знаете. Такая же волна несет и меня. — Она замялась, не желая вторгаться в область личного. — Я знаю Вийю не так хорошо, как мне бы хотелось, но в одном я уверена: никто не удержал бы ее здесь против ее воли. Она все время пыталась бы бежать, пока не погибла бы при очередной попытке.

Наступила новая долгая пауза.

— Вы думаете, она сможет включить Пожиратель Солнц и отнять его у Эсабиана? — спросил он наконец, и она поняла, что он примирился если не с ее действиями, то хотя бы с ее мотивами.

Она смотрела в свою чашку, разбираясь в собственных впечатлениях и подбирая слова.

— Однажды вы сказали, что в вашем видении был еще один человек, которого вы так и не нашли, — добавил он, не услышав ответа. — Но если Единство неполно... — Панарх взял со стола свою чашку, и Элоатри увидела в этом движении надежду на то, что недостающий человек не входит в Единство, что Вийя способна добиться успеха.