Книга Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. - Татьяна Горяева

Успенский (литературный псевдоним Косицкий) К. В., 1915 г. рождения, член Союза писателей СССР, проживает в Ленинграде, за антипартийные высказывания в 1944 г. исключен из КПСС. Среди своего окружения систематически ведет злобные антисоветские разговоры, клевещет на политический строй в СССР, поддерживает преступные связи с иностранцами, по его выражениям, “…Советская власть поедает сама себя, она обречена на гибель… вы живете в полицейском государстве.., социализм построен руками заключенных.., Америка оказывает сдерживающее действие на наших фашистов.., советский режим опрокинул нас в допугачевские времена…” Враждебные взгляды Успенский навязывает собеседникам, склоняет их на свою сторону, у себя на квартире хранит антисоветскую литературу, полученную им из-за кордона. В ходе проверок материалов на Гинзбурга и Успенского установлено, что они поддерживали между собой связь на почве неприязни к советскому строю. В целях пресечения враждебной деятельности Успенского и Гинзбурга имеется в виду провести следствие и привлечь их к уголовной ответственности. В отношении остальных участников этих групп намечается провести профилактические мероприятия с привлечением широкой общественности из числа писателей, художников и другой интеллигенции, придав широкой гласности имеющиеся материалы на этих лиц»{732}.

Несмотря на все увеличивающийся поток дисциплинарных мероприятий, проводимых «треугольником», в 1960 г. произошел определенный перелом в установившемся соотношении и понимании границ возможностей творчества. В письме председателя КГБ А. Шелепина Н.С. Хрущеву в связи с предстоящим 17 июля 1960 г. приемом интеллигенции на госдаче «Семеновское» он информировал о настроениях советской интеллигенции и ее реакции на проводимые партией и правительством мероприятия. Как отмечается в письме, «подавляющее большинство интеллигенции одобряет политику, проводимую Коммунистической партией и Советским правительством, высоко оценивает успехи нашего государства в миролюбивой внешней политике, достижения социалистической экономики, а также меры, направленные на дальнейшее развитие социалистической демократии и улучшение материального благосостояния советских людей». Для демонстрации этого были приведены высказывания тех, которые еще в недавнем пошлом отличались известным недоверием к проводимым мероприятиям, «заблуждались» в своих политических выводах («артист Большого театра Чудновский, кинорежиссер Кармен, поэты Кирсанов и Безыменский, в отличие от таких, как Паустовский и сатирик Ландау»){733}.

В это время театр, который постепенно выходил из «межвременной спячки» после известных разгромов театрального мира второй половины 1940 — начала 1950-х гг., переживал период творческого и интеллектуального расцвета. Знамением времени стала посмертная реабилитация, позволившая вернуть удостоенных этой запоздалой милости государства в историю искусства, в том числе и театрального. «Старики» свободно вспоминали театральные потрясения своей молодости, «молодежь» заново открывала своих соотечественников — новаторов не только советской, но и мировой театральной культуры. И, прежде всего, все, что было связано с творческой школой В. Мейерхольда, М. Чехова и других. Сквозь щели в «железном занавесе» в СССР стали «просачиваться» зарубежные сценические коллективы, для которых отринутые победившей классической школой Станиславского имена являли собой эталоны режиссерского мастерства. Постепенно под этим воздействием советский театр стал делаться разнообразным. И в смысле репертуара, и с точки зрения художественно-постановочных решений.

Решительным прорывом к новому сценическому реализму стало открытие театра-студии «Современник» в Москве. В Ленинграде в 1956 гг. А. Товстоногов начинает создавать новый театр, открытием которого явилась постановка в 1959 г. спектакля «Идиот» по Ф.М. Достоевскому с И. Смоктуновским в главной роли. В Москве В. Плучек и С. Юткевич, возрождая традиции Мейерхольда, ставят «Клопа» В. Маяковского. В этих условиях театр становится объектом пристального внимания властных органов. КГБ ищет удобоваримые формы контроля и воздействия на один из наиболее абстрактных видов искусства, в котором текст и конечный результат творчества — спектакль — отдалены друг от друга на расстояние, вмещающее в себя замысел режиссера, актерское мастерство, интерпретацию, мимику, жесты и многие другие составляющие. Новые реалии КГБ охарактеризовал как «групповщину среди драматургов»: «вокруг Арбузова и в меньшей мере Розова сложилась группа драматургов: Штейн, Зорин, Шток, Шатров, Аграненко, Володин и др., которые сплочены на нездоровой основе “борьбы” с драматургией “сталинского режима”, с так называемыми “правоверными лакировщиками”, к числу которых эта группа относит таких советских драматургов, как Корнейчук, Погодин, Софронов, Вирта, Мдивани и др.». Однако главное место оппозиционера, по мнению КГБ, занял приверженец названной группы драматургов главный режиссер театра «Современник» О. Ефремов, поставивший недавно идейно порочную пьесу «Голый король». Ефремов так определял роль театра в условиях своеобразной социалистической гласности: «Нам говорят: “Дела у нас в стране идут хорошо”. А мы со сцены должны нести подтекст: “Ой ли?”»

В качестве оплота абстракционизма был назван поселок Лионозово, под Москвой, в котором проживал художник-абстракционист О. Рабин и его единомышленники, которых посещали иностранцы и известные советские литераторы: И. Эренбург, Б. Слуцкий, Л. Мартынов. Однако одним из главных проявлений вольнодумства, по мнению КГБ, являлось постоянное дискутирование в творческой среде вопроса о политической цензуре, в частности о роли редакторов и их низкой квалификации. «Многие возмущаются раздутыми штатами редакций и журналов. Писатель Федин говорит, например, что было хорошее время, когда на одного редактора приходилось 20–30 авторов, а сейчас на каждого писателя по 10 редакторов и по 10 человек из подсобного аппарата, а среди редакторов наблюдается взяточничество, стремление к наживе за счет гонорара за редактируемое произведение. По мнению писателя Привалова, «легион редакторов паразитирует на теле нашей литературы. Дело это нужно упорядочить и перестроить так, чтобы оно не тормозило, а помогало общеписательскому делу». Такие же мнения существовали в театральной и кинематографической среде{734}.

Помимо доносительства и различного рода дисциплинарных мер, применяемых для подавления любого инакомыслия или отступления от инструкций сверху, ЦК партии совместно с КГБ осуществлял прямое цензурирование. Так, в ЦК был рассмотрен вопрос по поводу выхода в свет в Калужском книжном издательстве литературно-художественного сборника «Тарусские страницы» под редакцией К. Паустовского, В. Кобликова, Н. Оттена, Н. Панченко, А. Штейнберга. Принятое решение было по существу прямым цензурным распоряжением о запрете распространения и изъятии всех имеющихся экземпляров из оборота. В записке Отдела культуры, науки и школ ЦК КПСС по РСФСР (Е. Чехарин) и Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС (Е. Лигачев) к проекту постановления Бюро ЦК КПСС от 1 февраля 1962 г. говорилось, что многие литературные произведения написаны на низком идейном и художественном уровне и ранее уже отвергались центральными издательствами как непригодные. Имелись в виду повести Б. Окуджавы «Будь здоров, школяр», В. Максимова «Мы обживали землю», рассказы Ю. Казакова, поэма В. Корнилова «Шофер», стихотворение Н. Заболоцкого «Прохожий», которые «пропитаны неверием в человека, изображают советских людей ущербными, показывают нашу действительность в искаженном виде; для этих произведений характерно натуралистическое копирование фактов, смакование некоторых теневых сторон нашей жизни». Вместе с тем положительно оценивалось творчество М. Цветаевой, И. Бунина, В. Мейерхольда.