Книга И корабль тонет… - Владимир Гурвич

Шаповалов достал из ящика стола пистолет и направился к двери. Резко отворил ее, дуло оружия уткнулось в живот стоящему на пороге человеку. Шаповалова вздохнул с облегчением, узнав Филиппа. Хотя бывает, что сыновья приходят убивать отцов. Но вряд ли этот как раз такой случай.

— Папа, что с тобой? — с изумлением спросил Филипп. — Ты чего-то боишься?

— Просто расшалились нервы, Ты ко мне? Проходи. Только не будем зажигать света. Мне приятней находиться в темноте.

Шаповалов лег на кровать, Филипп сел рядом в кресло.

— Почему не спишь? — спросил отец.

— Не могу заснуть.

— Что так?

— Я думал, как ты сейчас.

— Вот как! — удивился Шаповалов. — Не предполагал, что тебя заботит мое состояние.

— Я тоже так думал. Но сейчас мне вдруг захотелось прийти к тебе.

— Стало жалко?

— Не знаю. Просто я вдруг почувствовал, что ты уязвим, как и все. Я всегда ощущал барьер между нами. А теперь то ли его не стало, то ли он стал меньше. Мне кажется, мама одобрила бы мое поведение.

Шаповалов взглянул на сына, но его силуэт лишь угадывался во тьме, а выражение лица было не разобрать. Он подумал, что впервые за столько лет Филиппа заговорил о матери. До сего момента он упрямо обходил эту тему, как будто бы этой женщины никогда не существовало на свете.

— Я тоже так думаю, Филипп, — мягко произнес Шаповалов.

— Я знаю, как тебе сейчас тяжело.

— Ты прав, но ведь это и твои потери.

— Меня никогда не волновали твои деньги.

— Что ж, тебе повезло. Но сейчас их почти не осталось. Твой отец проиграл. Тебе должно это нравиться.

— Нет, — прозвучал из темноты голос Филиппа.

— Нет? — удивился Шаповалов.

— Я сегодня впервые почувствовал, что ты мой отец, а я твой сын.

— Когда-то это должно было случиться, — пробормотал Шаповалов.

— Не обязательно, — возразил Филипп.

— Ты прав, — согласился Шаповалов. — Может, для этого действительно стоило потерять почти миллиард.

— Ты действительно так думаешь? — Голос юноши дрогнул.

Шаповалов ответил не сразу.

— Не знаю, еще не решил. Мне надо свыкнуться с новой реальностью. Я так привык чувствовать себя богатым человеком, что мне будет трудно приспособиться к новому состоянию.

— Но ведь когда-то же ты был бедным?

— Это было так давно, что уже почти и не помню. — Шаповалов снова замолчал. — Но я рад…

— Чему ты рад, папа? — спросил Филипп, не дождавшись конца фразы.

— Что в наших отношениях что-то стало меняться.

— Ты, в самом деле, так думаешь?

— Иди ко мне, — позвал Шаповалов.

Филипп, не колеблясь, сел на кровать к отцу.

— Я знаю, я был тебе плохим отцом. Мы почти и не виделись. Сначала ты жил с матерью, потом учился в закрытых школах. А я мало думал о тебе, мои мысли были заняты совсем другим.

— Я знаю, у тебя было много дел.

— Это меня не оправдывает. Есть вещи, которые имеют первостепенное значение.

— Но ведь и я не стремился к тебе.

— Да, я это всегда живо ощущал. В период твоего детства мы так и не нашли дорогу друг к другу. Да и не искали. Но ведь сейчас все может быть по-иному. — Шаповалов впервые за многие годы прижал к себе сына.

— Почему бы и нет. Я готов, — ответил Филипп.

— Для меня все это неожиданно. Я готовился к долгой борьбе.

— Но это глупо! — негромко воскликнул Филипп.

— Я всегда был глупым человеком. Это деньги делали меня умным. И не только меня. Я давно заметил: то, что вещает богатый человек, воспринимается окружающими как нечто глубокое и меткое, а если то же самое говорит бедняк, его считают дураком. И я часто пользовался такой возможностью. Уж не знаю, хорошо или плохо, что ты скорей всего не познаешь власти денег. Ни что так не меняет человека, как она.

— Папа, зачем нам говорить сейчас об этом.

Шаповалов на несколько мгновений замолчал.

— Ты прав, сейчас эта не та тема. А какая та, я не могу на ней сосредоточиться.

— Я вдруг понял, что хочу, чтобы у нас была с тобой семья. Маленькая, но семья. Отец и сын.

— Отец и сын, — повторил Шаповалов. — А ведь и в правду звучит замечательно. Хотя чуток непривычно. Но я привыкну. — В голосе Шаповалова скорей прозвучал вопрос, нежели утверждение.

— Обязательно привыкнешь. Я уже почти привык.

— Правда?

— Ведь у нас никого больше нет.

— А Марина?

— Она не желает стать моей женой.

— Думаю, по этой причине не стоит сильно расстраиваться. Поверь мне. Филипп, это всего лишь юношеское увлечение. Оно быстро возникает, но и быстро проходит.

— Не надо, папа.

— Хорошо, не буду. Ты сам разберешься в этом вопросе.

— Спасибо.

— За что? — удивился Шаповалов.

— За проявленное понимание.

— Я готов помогать тебе во всем, в чем смогу.

— Спасибо. Однажды мне непременно понадобится твоя помощь.

— Теперь у нас все будет по-другому, — заверил Шаповалов. Внезапно к нему пришла мысль, что тема самоубийства с этого момента становится для него не актуальной. У него есть цель для чего жить.

— Да, папа. Хотя еще недавно я в это совсем не верил. Что-то вдруг резко изменилось. Я даже не очень представляю что.

— И не важно, что конкретно изменилось, важно, что изменилось. Я чувствую себя по-другому, словно бы с плеч скатилась тяжесть.

— И мне стало гораздо легче.

Шаповалов снова привлек к себе сына.

— Мы хорошо поговорили. А сейчас иди спать. Завтра все будет по-другому.

— Да, иду спать. — Филипп быстро вскочил на ноги. — Завтра мы снова поговорим.

— Обязательно.

Шаповалов закрыл за сыном дверь. А может, в самом деле, деньги не главное, мелькнула мысль. Если он во время этого плавания обретет сына, то это сторицей компенсирует все неприятности, что с ним произошли за это время.

112

Суздальцев ворвался в каюту Ромова. Сценарист лежал на кровати и безучастно смотрел в потолок. При появлении продюсера он лишь скосил на него глаза, но не сделал ни одного движения.

Суздальцев подскочил к нему и дернул за руку.

— Что ты лежишь, как бревно!

— А что я должен делать?

— Я разговаривал с этим мерзким старикашкой.