Книга Из ада в рай и обратно. Еврейский вопрос по Ленину, Сталину и Солженицыну - Аркадий Ваксберг

В запасе у Хрущева оставался неотразимый аргумент, опровергавший, по его мнению, любые обвинения в этнической дискриминации и в подавлении еврейской культуры: в 1961 году, впервые после разгрома, учиненного в конце сороковых, стал выходить – практически для уже не существующих читателей – литературный журнал на идиш «Советиш геймланд» («Советская родина»); в год печаталось и несколько книг на том же языке; было создано несколько музыкальных коллективов, исполнявших еврейские мелодии и песни. Такой была убогая ширма, которая должна была скрыть тотальное уничтожение национальной культуры, насчитывавшей, даже только в пределах царской России и Советского Союза, – много десятилетий и выдвинувшей столько талантливых ее создателей.

Но, честно говоря, советским евреям было уже не до национальной культуры: речь шла просто о физическом выживании, о перспективе существования и самопроявления последующих поколений. Вопрос «Что делать?» из плоскости теоретической переместился в практическую: необходимо было сделать выбор.

Изгнание Хрущева с партийного Олимпа и вознесение на него малоизвестного стране Леонида Брежнева повлияло на много различных аспектов политики, внутренней и внешней, но одно оставалось неизменным: подозрительное отношение к людям с «пятым пунктом». Получить работу или поступить в университет теперь было немного легче, чем раньше, но зато стало гораздо легче и высказать вслух свои истинные чувства к «нации, которой не существует».

Сигналом к новому витку антисемитской истерии послужили выпущенные по заказу ЦК две книги. Одна из них имела вполне «нейтральное» название: «Государство Израиль». Ее авторами были журналист-международник еврейского происхождения Зиновий Шейнис и трусливо укрывшийся под псевдонимом «К. Иванов» заместитель министра иностранных дел (впоследствии посол в ФРГ) Владимир Семенов, о лютом антисемитизме которого в дипломатических кругах ходили легенды[48]. Книга была целиком посвящена не столько государству Израиль как таковому, сколько все тому же мировому еврейскому заговору, но, по установившейся теперь в СССР практике, слово «еврейский» было заменено словом «сионистский».

Еще более погромный характер носила, выпущенная почти одновременно, книга «Осторожно, сионизм!», автором которой был крупный функционер идеологического отдела ЦК Юрий Иванов (это не псевдоним, а его подлинная фамилия). Без ссылки на первоисточник автор полностью воспроизводил пресловутую фальшивку – «протоколы сионских мудрецов», выдавая их содержание за непререкаемо достоверный факт. ЦК никогда, – даже беззубо формально, не дистанцировался от злобной, антисемитской книги, написанной этим ближайшим сотрудником Михаила Суслова.

Книга Ю. Иванова послужила как бы сигналом к изготовлению других, ей подобных. По моим подсчетам, за двадцать лет, предшествующих началу перестройки (1985 год), центральными и региональными издательствами, в том числе и партийными, на деньги из государственного бюджета было выпущено в общей сложности около 230 «антисионистских», то есть антисемитских, книг общим тиражом около 9 миллионов экземпляров, не считая несметного количества газетных и журнальных статей все на ту же тему.

Было бы странно, если бы этот мощный пропагандистский вал остался без последствий. Он вполне однозначно повлиял на подавленную и даже отчаявшуюся еврейскую массу, как и на тех, кто ждал своего звездного часа, до поры до времени не проявляя вовне свои чувства. В конце шестидесятых годов, когда стремление к политической реанимации Сталина стало вполне очевидно, а «антисионистская» пропаганда стала приносить практические результаты (о них сказано выше), начался стремительно прогрессировавший рост еврейского национального самосознания. «Прозреваю в себе еврея» – эти слова из стихотворения Бориса Слуцкого могли бы отнести и к себе тысячи его соплеменников в Советском Союзе.

Практически это проявилось не только в истинном ренессансе иудаизма и интереса к еврейской истории, языку и культуре, но и вполне практически, прагматично: началась массовая подача заявлений с просьбой о выезде на постоянное жительство в Израиль – для кого со знаком плюс, для кого со знаком минус этот процесс сразу же получил определение: Исход.

Беженцев, постыдно вытесняемых из страны, советская печать немедленно обозвала предателями и отщепенцами. Парадоксальность и изощренный цинизм ситуации состоял в сочетании несочетаемого: от евреев хотели отделаться, но в то же время всеми силами им пытались помешать эмигрировать в Израиль. Многие евреи были обречены в СССР на жалкое прозябание без надежды проявить себя и состояться как личности, и в то же время их стремление освободить страну от своего, нежеланного ей, присутствия рассматривалось как величайшая подлость по отношению к матери-родине.

Со времени окончания войны по конец 1970 года разрешение на выезд в Израиль получили 10 517 человек – практически все они были преклонного возраста и «не имели ценных специальностей», как с чарующей откровенностью сказано в подготовленной для ЦК «Записке», подписанной министром госбезопасности Андроповым и министром внутренних дел Щелоковым[49]. Достаточно было чуть-чуть отпустить сдерживавшую пружину (в связи с поездкой Брежнева в США и его попыткой снять напряжение «холодной войны»), чтобы поток эмигрантов резко увеличился. За два года – 1971 и 1972 – страну покинули 31 717 евреев: почти в три раза больше, чем за двадцать предыдущих лет[50]. Почувствовав себя гонимыми и потеряв надежду изменить ситуацию, советские евреи сделали для себя тот единственный выбор, который все еще существовал. Из самой гонимой нации они вдруг превратились в привилегированную: пресловутый пятый пункт давал легальную возможность уехать из советского рая, чего не могли позволить себе те, у кого с пятым пунктом было все в порядке.

Известно множество случаев, когда люди, правдами и неправдами, часто с помощью взяток, добившиеся отметки в паспорте о своем, якобы русском, происхождении, требовали восстановить их подлинную национальность. Известны также фиктивные браки русских с евреями, чтобы получить возможность тоже выехать из СССР: как это часто бывает, трагедия обрастала фарсом. Широкое распространение получил такой анекдот. Подавшего заявление на выезд корят в милиции: как вам не стыдно бросать родину, разве вам здесь плохо живется? Квартира есть, работа есть, машина есть… Он оправдывается: я-то бы не поехал, да вот жена требует, тесть, теща… «Пусть они и едут, – нажимает милицейский чин, – а вы оставайтесь». – «Не получится, – вздыхает заявитель. – У нас в семье только я – еврей».

Еврейский вопрос становился в стране все более тревожным и острым, но верха никак не могли взять в толк, что они сами и создают проблему, с которой потом им приходится бороться. Полное упразднение националыюй дискриминации, вслух заявленный отказ от нее – тогда, в конце шестидесятых годов, это еще могло бы остановить эмиграцию или, во всяком случае, избавить общество от никому не нужной напряженности. Но зашедшая слишком далеко идеологическая политика, определяемая людьми, зараженными ксенофобией, не позволяла дать задний ход.

Будущий член политбюро, а тогдашний крупный функционер ЦК, Александр Яковлев признавал впоследствии, говоря о начале семидесятых: «Все еще оставались учебные заведения, в которые по негласным распоряжениям либо не принимали евреев, либо ограничивали их прием, и за этой нормой внимательно следил КГБ. Сколько судеб сломал этот пресловутый пятый пункт! А газеты в это время трещали об нтернационализме»[51].