Книга Элла - Ури Геллер

Я обхватил ее за талию рукой, а другой схватился за борт катера, и продолжал тянуть. Мне бы только сделать так, чтобы ее лицо показалось над водой — тогда я вдохнул бы в нее воздух! Если бы я мог поднять ее вместе с этой затонувшей лодкой — я бы сделал это! Но мне было всего лишь тринадцать…

Но я все равно пытался — не знаю, как долго. Когда я сдался, уже стемнело. И ее белое, ничего не выражающее лицо сияло мне из-под воды, а светлые волосы плавали вокруг него, как нимб.

Я вышвырнул синий рюкзак через борт, обратно в озеро, прежде чем отогнать катер Кларенса к берегу. Мужчины забрали ее тело в ту же ночь. Но через неделю я вернулся. Я просто не мог вот так вот взять и выбросить этот сверток, понимаешь? Тогда ее смерть стала бы еще более бессмысленной. Я должен был получить то, что лежало в этой сумке — что бы это ни было.

Дожди смыли в пролив огромное количество ила, а теперь он осел, вода спала, и стала намного чище. Нырнуть к лодке и найти на дне озера рюкзак не составило никакого труда. И когда я повернулся, чтобы плыть обратно, к поверхности, я увидел что-то похожее на шест — в том месте, где утонула моя мама…

Ее нога. Это была ее нога, отпиленная ниже колена людьми, которые вытаскивали ее тело. Ее нога так и осталась в капкане стального корпуса…

Рядом с этим кошмарным предметом лежал синий сверток. Это оказался джемпер, завязанный в узел. А в середине его был этот кусок горного хрусталя. Тот ключ, который должен был принадлежать мне. Но ведь тот человек так и не сказал, от чего этот ключ?.. Что он открывает?..

Гунтарсон подобрал кристалл, лежавший среди пустынных камней. Он лежал там, поблескивая на солнце, все время, пока длился рассказ Гунтарсона, и теперь обжег ему ладонь. Он затолкал камень обратно в набивку медвежонка.

Глава 46

Элла поняла, что больше никогда не увидит тот сон. У Питера не осталось никаких закрытых для нее тем, никаких тайн. В своих снах ей удавалось подняться над той высокой сплошной стеной, через которую она не могла пробиться наяву, и тогда она прозревала его тайну. А на самом деле между ними и не было никакой тайны! На самом деле — не было…

Теперь она охватила все его мысли целиком, одним взглядом. И они показались ей еще более бессмысленными, чем прежде. Она подумала, что и для самого Питера, возможно, они тоже потеряли смысл.

Если он женится на ней, она могла бы как-нибудь это изменить. Как — она не знала наверняка, но как-то она могла бы его утешить. Может быть…

Элла не была уверена, что из этой затеи вообще выйдет что-то хорошее. Но ей так давно этого хотелось!.. Она была влюблена в него с той секунды, как впервые увидела — так ей казалось. И теперь, когда она была так близко к заветной цели, когда она столько вынесла, когда ей почти исполнилось шестнадцать — она бы ни за что не отказалась от своего намерения. Она сделает для него все, что угодно, но за это он должен будет на ней жениться!

В ту ночь Элла не спала. Она баюкала своего медвежонка, и глядела на пылающие во тьме свечи, прислушиваясь к звукам пустыни, которые прежде у нее не хватало сил расслышать.

Она концентрировалась на каждом вдохе, но не молилась. Теперь ее энергия была нужна ей самой, ей надо было восстановить силы. Она домолилась до того, что почти буквально превратила себя в тень. До её дня рождения оставалось четыре дня. Мир как-нибудь проживёт это время и без её молитв…

Когда она заметила человека, осторожно подходившего к огненному кругу, Элла отдавала себе отчет в том, что не спит, но также понимала, что то, что она сейчас видит, — не совсем реально. То есть реально, но не в физическом смысле.

Его ссутулившаяся фигурка почему-то казалась очень далекой, хотя и находилась внутри загородки. Элла сначала даже не осознавала, что смотрит на него. Он склонился к свече — и она поняла, что сама хотела, чтобы он погрелся у огня. Тогда она пожелала, чтобы он приблизился.

Его тело было почти обнажено. Декабрьская ночь пронизывала холодом до костей, но на нем была лишь грязная набедренная повязка. Плечи и грудь — в пятнах черной грязи. Волосы ниспадали на плечи, а борода закрывала шею.

От его немытого тела исходил сладкий аромат — так пахнут летом деревья.

Элла натянула свою привязь и протянула к нему руку. Он не поднял глаз, но лицо его в свете пламени казалось совершенно живым: исчерченное морщинами, загорелое лицо с широко расставленными глазами и прямым носом. Она видела его тысячи раз, но сейчас почему-то не могла вспомнить, где именно.

— Ты пришел навестить меня? — спросила Элла.

— Я уже давным-давно рядом с тобой, — был ответ.

— Как тебя зовут?

Он посмотрел на нее и улыбнулся, и Элла ощутила такую любовь к этому человеку, что из ее горла вырвалось рыдание. Она любила его за эту улыбку, любовью благодарной, и не требующей взамен ничего. Ее страсть к Питеру была жадной любовью, любовью выпрашивающей, умоляющей, вожделеющей внимания — безответной любовью, которую невозможно было удовлетворить. Внезапная волна любви, поднявшаяся в ней при взгляде на этого улыбающегося человека, не была вожделением. Она словно омыла её, и поглотила всю целиком.

Это была та любовь, о которой она когда-то молилась — до того, как перестала надеяться. Любовь, не ставящая условий. Такая, какой, в её представлении, любит хозяина собака.

— Ведь ты — это Он, правда? — проговорила она.

Фигура, освещенная пламенем, подвинулась, чтобы оказаться к ней лицом. Она увидела, что черная грязь на его теле — это засохшая кровь, пролившаяся из старых ран на руках и в боку.

— Ты — Элла, — сказал человек. — Не бойся произнести мое имя.

— Ты Иисус…

— И я люблю тебя, Элла. Скоро твои путы ослабнут.

Она смотрела на него долго-долго. Он подтянул колени к подбородку — кости их сильно выпирали сквозь тонкую, как пергамент, кожу. Пальцы выглядели как гвозди, вбитые в жерди рук. Она задумалась — а хватит ли у него сил, чтобы встать?..

— Зачем ты здесь?

— Я всегда здесь, если нужен тебе. Вот и сейчас я подумал, что был тебе нужен.

— Почему?

— Ты должна спросить об этом себя.

Его ответы звучали ласково. И она набралась храбрости, чтобы задать себе те же вопросы, что задавала ему.

— Я еще не умерла, нет? — спросила она.

— Нет.

— Но ведь когда-нибудь я умру… Тогда я попаду в ад? Ведь я не была хорошей!

— Ты любишь меня, Элла?

— Я хочу любить тебя, правда, очень-очень!

— Тогда ты не попадешь в ад, — он улыбался, но не поддразнивал ее. У него была совсем другая улыбка, чем у Питера.

— А я могу стать ангелом?

— Ангелы уже считают тебя одной из своих.

— Честно, ты не смеешься надо мной?!