Книга Все поправимо - Александр Кабаков

Я открыл глаза и сразу увидел, что старого мятого пластикового пакета, в котором лежали совочки, на скамейке рядом со мною нет. Кто-то унес его, пока я спал. Возможно, это Витька взял, еще толком не проснувшись, подумал я, он любит дурацкие шутки.

Я еле успел в «Малыш», который почему-то закрывался в тот день рано. Совки, к счастью, еще были в продаже.

Назавтра была родительская суббота, что наш план учитывал. Народ, вываливая из трамвая и автобусов, шел на кладбище толпами, трое мужиков с тряпочными сумками, в старомодных нелепых пиджаках — мы для пущей конспирации даже переоделись у Женьки в какое-то рванье, пиджак его отца не сходился на Киреевском пузе, а мне старый Женькин был короток и запястья торчали из рукавов — никак не могли привлечь внимание. Да и в сумках, загляни в них кто-нибудь, обнаружились бы вполне обычные вещи: цветочная рассада, пакет сухих удобрений, банка краски-серебрянки, бутылка водки и бутерброды в газете… Женька еще нес лопату с обернутым куском пестрого ситца лезвием. Машину мы оставили далеко на Хорошевке.

Все получалось точно по плану. Игорь ходил вокруг, красил ограду, стараясь дольше задерживаться с той стороны, с которой были ближайшие соседи, — впрочем, они возились на своем участке и в нашу сторону не глядели. Женька быстро разрыхлил лопатой землю вокруг светло-серого, растрескавшегося на куски цемента, лежавшего прямоугольником с неровными краями, из которого уже не совсем вертикально поднималась черная гранитная плита. Серые, неглубоко вырезанные в полированном граните буквы шли пыльными строчками:

Малкина М.П.

19. Х.1933 — 7.XI.1952

Малкина А.Х.

24. V.1911 — 10.XI.1952

Малкин П.И.

14. VIII.1910 — 29.VII.1957

Салтыкова М.И.

5. V.1914 — 27.III.1963

Эти буквы все время оказывались перед глазами, но я довольно быстро научился не видеть их, точнее, видеть, как бы не понимая смысла, не читать и не думать — просто серые пыльные значки, неглубоко вырезанные в полированной черной поверхности гранитной плиты.

Потом мы, все трое, сидели внутри ограды на корточках, выставив на самое видное место горшочки с рассадой и пакеты с семенами, и, горячечно спеша, рыли совками землю, подрываясь под пласт цемента с трех сторон, проделывая в земле тоннели, стремящиеся к нарисованной мною на плане точке.

Время от времени чей-нибудь совок стукался о твердое. Нашедший застывал, придав лицу совершенно безразличное выражение, и тут же, забыв всякую осторожность, засовывал в нору руку по самое плечо. Двое других ждали, перестав дышать, — и из земли появлялся осколок цементной заливки или просто камень.

Часа через три, кое-как разбросав словно кротом нарытые кучки желтой рыхлой земли и замаскировав дыры, мы тесно сели на скамеечку, в одно мгновение выпили водку, съели бутерброды и закурили. Народ на кладбище уже выпивал и закусывал вовсю, с соседних участков доносились песни — здесь никто не боялся нарушать свирепствовавшие тогда антиалкогольные правила, два милиционера, время от времени проходившие по аллее, старательно шагали в ногу и не смотрели по сторонам, было похоже, что их уже кто-то угостил. Ваганьково единодушно сопротивлялось власти, только мы оставались трезвыми и сосредоточенными.

Перекурив, мы снова принялись за свое тайное дело. Мы увлеклись, рыли, уже ни на что не обращая внимания, три галереи параллельно, начав с одной стороны.

Не знаю, кто из нас заметил и успел крикнуть. Так бы и легли там с переломанными костями и расколотыми черепами… Но мы были еще крепкие, со спортивным прошлым мужики, и мы успели, разогнувшись, подхватить и, надрываясь, удержать валившуюся на нас плиту.

Она вывернулась, открыв неглубокую яму, которую окружали обломки кирпичей, вкопанные редко, с большими промежутками, — фундамент надгробия. На дне пустой ямы проглядывали гнилые черные доски.

Все было кончено.

Игорь пошел к воротам и вернулся с кладбищенским работягой в резиновых сапогах, рваных трениках и распахнутой байковой клетчатой рубахе. Это был высокий и очень широкий в груди малый с коротко стриженными жгуче черными волосами на круглой голове, с густой черной, тоже коротко стриженной бородой, походивший на татарского бойца с картины «Завоевание Ермаком Сибири». Говорил он в иронической интеллигентской манере, даже не пытаясь притворяться обычным ханыгой. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, тогда еще и кое-кто из моих знакомых, ушедших в истопники и дворники из кандидатов наук, не успел сориентироваться и рвануть в бизнес или выйти на эстраду со своими гитарами и песнями…

— Ну-с, господа хорошие, катастрофа? — Он окинул взглядом истоптанную рыхлую землю в ограде и косо лежащую надписями вверх плиту. — А чего здесь понарыто? Клад искали? Или просто — за что интеллигенция ни возьмется, все на нее же и рухнет?

Мы молчали, стараясь не глядеть друг на друга. Конспираторы…

— Ладно, не будем углубляться, как говорят люди моей профессии, нам за лишнюю глубину не платят. — Малый усмехнулся. — Кто хозяин некрополя? Работы здесь примерно на двадцать бутылок, с учетом того, что цена на бутылку сейчас выше государственной раза в полтора… Сегодня, будьте добры, авансом половину, завтра во второй половине дня приезжайте принимать объект и рассчитываться… Итак…

Мы собрали последние деньги и отдали ему.

…Назавтра — не помню уж, где я достал остальное — я заехал на кладбище, увидел его в группе стоявших у церкви таких же оборванцев, помахал издали, и мы пошли к могиле. Шли молча, я еле поспевал за ним.

Плита стояла ровно, вокруг была гладкая бетонная площадка, оставшаяся свободной земля аккуратно взрыхлена.

— Я травку посеял, — серьезно, не ерничая больше, сказал малый, взял деньги, сунул их, не считая, в нагрудный карман рубахи и, быстро и прямо глянув мне в глаза своими темными, с восточной ласковой поволокой глазами, тихо добавил: — А впредь с могилами не шутите, они этого не любят…

Я предложил ему сигарету, мы покурили, коротко обмениваясь мнениями о нашумевшей повести его бывшего коллеги, потом я пожал ему руку и, почему-то спеша, почти побежал к воротам.

Поставленную им плиту я лет через пять, когда деньги уже появились большие, было собрался заменить памятником, но раздумал, вспомнив его совет насчет могил. Так и по сей день держится его работа, так и останется, пока не придет время дописывать на граните «Салтыков М.Л. 16.IX.1940 — …», пока не определится вторая дата…

Мы молча доехали до Женьки и молча сели пить чай. Сил разговаривать не было, денег на водку не было, не было ничего — и не было больше никакого выхода. Жизни предстояло кончиться через десять дней.

— Если все-таки согласиться, что ты, Солт, не сумасшедший… — Игорь, как всегда, не выдержал молчания первым. — И тебе бриллианты в полотняном мешочке не примерещились, остается одно объяснение: кто-то из кладбищенских рабочих еще тогда, в шестьдесят третьем, подсмотрел, как ты зарывал банку, а потом вырыл. Может, у них за эти двадцать пять лет и легенда оформилась о кладе. Помнишь, что этот парень, пьянь культурная, сказал? Как будто знает что-то…