Книга Роза на алтаре [= Цветок страсти ] - Лора Бекитт

Элиана задумалась. Да, внутренний мир человека и мир внешний одинаково небезграничны. Бывает трудно справиться с жизненными обстоятельствами, но еще сложнее – перебороть свою сущность.

Женщина помнила, что сказал ей однажды отец, Филипп де Мельян: «Всех нас создал Бог, из одного и того же материала, по единой мерке. Разница лишь в наших душах и сердцах, которые диктуют каждому из нас разные помыслы».

Она была уверена, что Ролан не годится для военной службы, она чувствовала это сердцем, как может чувствовать только мать. Вот Андре, когда вырастет, наверное, будет другим. Но Бернар, зная, что ответит ему жена, даже не заговаривал о военной школе.

Элиана посмотрела на Дезире: глухой ворот черного платья заколот эмалевой брошью, в гладко причесанных волосах – ранняя седина.

– Дорогая, мне так жаль!

– Ничего, ничего, – тихо промолвила женщина и погладила пальцы Элианы. Так уж получалось, что именно Дезире всегда утешала ее.

«Почему порою нам так жалко произнести слова одобрения, утешения, похвалы, подарить другому душевную теплоту? – подумала Элиана. – Чего мы боимся, что нам мешает? Мы всегда стремимся занять лучшее место, лелеем свои страдания и не замечаем ничего вокруг».

Но Дезире была иной. Потому Элиану и тянуло к ней, хотя они и казались такими разными.

И Дезире сказала, словно прочитав ее мысли:

– Ведь мы совсем непохожи друг на друга. Вы всегда думали о чем-то возвышенном: о любви, о своих мечтах. А я… я просто жила.

– Но и тебя все это волновало, правда? Ты не привыкла выражать чувства словами, вот и все.

Женщина печально улыбнулась.

– Наверное. Как-то раз я спросила Эмиля: а ты меня любишь? И что он мне ответил! Он сказал: «Откуда я знаю? Я доволен нашей жизнью, тем, как ты ведешь хозяйство, воспитываешь детей, твоим характером. Мне с тобой хорошо, и я не хотел бы видеть рядом другую женщину». Вот так.

– Но ты была довольна? Или предпочла бы, чтобы он произнес одно короткое слово?

Дезире пожала плечами.

– Мне все равно. Я же знаю, он стыдится подобной откровенности. Наверное, считает, что мужчина должен молчать о своих чувствах. А может, не знает, что следует говорить.

Элиана вздохнула.

– Пусть бы Бернар не говорил со мной о любви, но был бы рядом. Ведь Эмиль никогда не оставлял тебя одну!

– Так ведь он занят совсем другим делом, ему не приходилось воевать. И потом мне бывало одиноко даже рядом с Эмилем.

– Да, – промолвила Элиана, – такое случается с каждым.

В это время в ярко освещенном проеме балкона появилась Адель. Солнце играло в ее бирюзовых глазах, но на хорошеньком личике отразился испуг.

– Мама, смотри!

Элиана увидела в руках дочери конверт с печатью военного ведомства.

«Бернар! – подумала она. – Или… Ролан?»

– Открой! – попросила она, ухватившись рукой за перила. Адель помотала головой.

– Я боюсь!

– Давайте я открою! – послышался голос Дезире. Элиана кивнула, и Адель подала женщине письмо.

В этот миг Элиана почувствовала себя как утопающий, который видит приближение очередной гигантской волны, и пока Дезире вынимала из конверта сложенный вдвое лист, стояла ни жива ни мертва.

С улицы доносились летние звуки, в зарослях плюща весело гомонили птицы, но в душах трех находившихся на балконе женщин царила могильная тишина.

На мгновение зеленые глаза Дезире стали яркими, как изумруды.

– Это о Ролане. Твой сын жив, Элиана! – прошептала она, впервые называя бывшую госпожу просто по имени. – Он был ранен и сейчас находится в парижском военном госпитале. Ты можешь забрать его домой.

Элиана закрыла глаза, чувствуя, как ее уносит куда-то теплая, живительная волна облегчения и невероятной радости.

Сколько раз она представляла себе, как Ролан входит в дверь, улыбающийся, с сияющими глазами. Но мечты есть мечты, а явь есть явь – одно никогда не похоже на другое. Теперь она должна ехать к нему сама.

Внезапно на сердце Элианы словно бы легла какая-то тень, а в душу закралось странное сомнение и тревога. Наверное, так бывает, когда предвкушение счастливых минут соседствует с неуверенностью в том, что они все-таки наступят.

Дезире обняла женщину со слезами на глазах.

– Мне жаль, – еле выговорила Элиана, имея в виду гибель Себастьяна, – как мне жаль!

– Я рада, что Ролан жив, – прошептала Дезире – Ведь он для меня почти как сын.

– Ты поедешь со мной?

– Нет, я навещу вас потом.

– А я с тобой, мама! – Адель первая пришла в себя, она прыгала и смеялась, как маленькая. – Мы поедем прямо сейчас?

– Да, конечно.

Девушка побежала переодеваться, и через полчаса они уже сидели в открытой коляске. Адель щебетала без умолку, вертя головой во все стороны. Она надела новую светло-сиреневую шляпку, украшенную желтыми, голубыми и розовыми цветами, и такого же цвета шелковое платье. Несколько непокорных золотисто-каштановых завитков выбивалось на лоб, что придавало девушке озорной и кокетливый вид.

Они ехали по Парижу, по летнему Парижу, казавшемуся воплощением изящества и красоты, полному солнца и света, изысканно-безупречному и в то же время очаровательно-легкомысленному городу сказочных грез.

Элиана хотела заехать в церковь, но потом решила, что еще успеет это сделать. Она улыбалась легкой улыбкой, но ее глаза оставались печальными.

– Что с тобой, мама? – с упреком спросила Адель.

– Я не понимаю, почему Ролан не приехал сам и не прислал записки. Что с ним? И отчего нам так поздно сообщили о том, что он жив? Где он пропадал все это время?

Адель пожала плечами. Она не удивилась и не встревожилась. Ее не пугало будущее. Ей казалось, что наладить жизнь так же просто, как навести порядок в собственной комнате.

– Возможно, он был без сознания. Или болен тифом, и его лечили где-нибудь в Пруссии или Польше. И потом, ты же знаешь, как безобразно работает почта!

– Да, ты права, дочка, – промолвила Элиана, – главное, что он все-таки жив!

Они вышли из экипажа и поднялись на широкое крыльцо госпиталя.

В просторном коридоре их встретил врач. Женщина в волнении протянула ему бумаги.

– Я мать Ролана Флери. Приехала за своим сыном. Почему-то доктор пристально и внимательно смотрел на стоявшую позади Элианы Адель.

– Это моя дочь, – сказала женщина. Ее пронизывало нетерпение. Руки слегка дрожали, а взгляд был прикован к лицу врача.

– Можно мне поговорить с вами с глазу на глаз, мадам? – спросил доктор.