Книга Янтарный телескоп - Филип Пулман

– Барух! Помоги мне! – в отчаянии воскликнул Бальтамос, отвернувшись.

И как только он выкрикнул эти слова, отец Гомес прыгнул. Он ударил ангела плечом; тот потерял равновесие и, выбросив руку вбок, освободил жука-деймона. Жук немедленно вспорхнул с его ладони, и отец Гомес ощутил прилив облегчения и энергии. Как ни странно, это и стало причиной его гибели. Он так свирепо кинулся на еле заметную фигуру ангела и встретил так мало сопротивления, что не удержался на ногах. Его подошва скользнула по траве; по инерции он пролетел дальше в сторону ручья, а Бальтамос, подумав о том, что сделал бы Барух, отбил руку священника, которой тот хотел ухватиться за куст.

Падение оказалось роковым. Сильно ударившись головой о камень, отец Гомес потерял сознание и погрузился лицом в ручей. Холодная вода мгновенно привела его в чувство, но когда он, захлебываясь, попытался встать, Бальтамос, не обращая внимания на деймона, жестоко жалящего его лицо, глаза и рот, отчаянно ринулся вниз, налег всем своим малым весом на священника, чтобы не дать ему подняться, и удержал его голову под водой.

Когда деймон внезапно исчез, Бальтамос ослабил хватку. Отец Гомес был мертв. Убедившись в этом, Бальтамос вытащил тело из ручья и бережно опустил на траву. Он сложил священнику руки на груди и закрыл ему глаза.

Затем Бальтамос выпрямился – усталый, измученный и полный боли.

– Барух, – сказал он, – милый мой Барух, я больше не могу. Уилл с девочкой в безопасности, и все будет хорошо, но для меня это конец, хотя на самом деле я умер вместе с тобой, Барух, любовь моя!

Мгновение спустя его не стало.

Ближе к вечеру на огороде стало совсем жарко, и Мэри едва не сморил сон. Но когда раздался голос Аталь, в котором звучала не то радость, не то тревога, она встрепенулась: неужели упало еще одно дерево? Или снова появился человек с винтовкой?

– Смотри! Смотри! — говорила Аталь и тянулась хоботом к ее карману.

Мэри достала телескоп и последовала совету подруги, направив его в небо.

– Скажи мне, как ведет себя шраф! – попросила Аталь. – Я чувствую, там что-то изменилось, только не понимаю что.

Грозный поток Пыли наверху остановился. Конечно, он не застыл в воздухе; Мэри осмотрела сквозь янтарные стекла весь небосвод, замечая где слабое течение, а где что-то вроде вихрей или небольших водоворотов, – но постоянного движения в одну сторону больше не было. Вернее, было, но другое: теперь частицы Пыли медленно опускались вниз, точно снежинки.

Она подумала о колесных деревьях: наверное, цветы, раскрывшиеся навстречу этому золотому дождю, теперь напьются вволю. Мэри словно чувствовала, как жаждут этого их бедные пересохшие горлышки, которым пришлось так долго обходиться без животворного эликсира.

– А вот и они, – сказала Аталь.

Мэри обернулась с телескопом в руке и увидела вдалеке Уилла с Лирой – они не спеша возвращались в поселок. Держась за руки и сблизив головы, они разговаривали друг с другом, не замечая больше ничего вокруг, – она поняла это даже на таком расстоянии.

Сначала она хотела поднести телескоп к глазам, но передумала и снова убрала его в карман. В нем не было нужды, она и так знала, что увидит, – две фигуры, словно состоящие из живого золота. Теперь они выглядят так же, как испокон веков выглядели люди, в которых проснулась их истинная природа.

Пыль, которая пришла со звезд, вновь обрела свой живой дом, и причиной этому были они – дети, переставшие быть детьми и до краев переполненные любовью.

Глава тридцать шестая. Сломанная стрела

И всё же Цели той, единой,

Я, вериться, достичь бы мог,

Не преграждай железным клином

К ней каждый раз пути мне – Рок.

Эндрю Марвелл (пер. А. Шадрина)

Двое деймонов тихо двигались по ночному поселку, то исчезая в тени, то появляясь опять; неслышно ступая мягкими кошачьими лапами, они пересекли площадь для собраний и остановились перед входом в домик Мэри.

Осторожно заглянув внутрь, они увидели только спящую хозяйку; тогда они повернулись и снова пересекли залитую лунным светом площадь, направляясь к раскидистому дереву.

Его ветви были такими длинными, что пахучие спиралевидные листья почти касались земли. Очень медленно и аккуратно, чтобы не выдать себя случайным шорохом или треском упавшего на землю сучка, деймоны проскользнули под листвяной полог и увидели тех, кого искали, – мальчика и девочку, крепко спящих друг у друга в объятиях.

Они приблизились к ним по траве и стали тихонько дотрагиваться до спящих носом, лапой, усами, купаясь в исходящем от них тепле, но соблюдая бесконечную осторожность, чтобы не разбудить их.

Когда они убедились, что с людьми все в порядке (ласково полизав быстро затягивающуюся рану Уилла, убрав с лица Лиры непослушную прядь), позади них раздался еле слышный оклик.

Мгновенно, в полнейшей тишине, оба деймона развернулись одним прыжком, став волками: безумно горящие глаза, оскаленные белые зубы, словно живое воплощение угрозы.

Сзади стояла женщина – ее силуэт вырисовывался в лунном свете. Это была не Мэри, и, когда она заговорила, они ясно услышали ее голос, хотя он был совершенно беззвучен.

– Пойдемте со мной, – сказала она.

Деймонское сердце Пантелеймона трепыхнулось в груди, но он промолчал, решив подождать с приветствием до тех пор, пока они не окажутся подальше от Уилла с Лирой.

– Серафина Пеккала! – радостно воскликнул он, когда они отошли. – Где ты пропадала? Знаешь, что случилось?

– Тихо. Летим туда, где можно поговорить, – откликнулась она, вспомнив о спящих мулефа.

У порога Мэри лежала ветка облачной сосны. Когда ведьма взяла ее, деймоны обратились в птиц, сову и пеночку, и все трое полетели над соломенными крышами, над лугами и холмистой грядой к ближайшей роще колесных деревьев с посеребренными луной кронами – эта роща высилась впереди, как древний замок.

Там Серафина Пеккала уселась на самой удобной ветви в окружении цветков, жадно пьющих Пыль, и птицы устроились рядом.

– Недолго вам осталось быть птицами, – сказала ведьма. – Очень скоро вы примете окончательную форму. Оглядитесь по сторонам и хорошенько запомните все, что видите.

– Кем мы станем? – спросил Пантелеймон.

– Вы узнаете это скорее, чем вам кажется. Слушайте, – продолжала Серафина Пеккала, – сейчас я поделюсь с вами частью ведьминского знания, которое мы тщательно оберегаем от чужих ушей. Я могу это сделать только потому, что вы здесь, со мной, а ваши люди спят внизу. Как по-вашему, кому доступно такое?

– Ведьмам, – ответил Пантелеймон, – и шаманам. Но…

– Оставив вас на берегу в стране мертвых, Лира и Уилл невольно поступили так, как поступают ведьмы с самого начала существования нашего племени. В наших северных землях есть одно унылое, гнетущее место, где на заре мира случилась страшная катастрофа, и с тех пор там никто не живет. Деймонам туда путь закрыт. Чтобы стать ведьмой, девочка должна пересечь этот пустырь одна, бросив своего деймона. Вы знаете, как это мучительно. Но потом она обнаруживает, что деймон не отсечен от нее, как после операции в Больвангаре; они по-прежнему составляют единое существо, но теперь могут путешествовать раздельно, отправляться в дальние края, видеть разные чудеса и приносить назад знания. Вы ведь тоже не отсечены, правда?