Книга Участок - Алексей Слаповский

Суриков достал из кармана рулетку.

– У меня своя. Сома буду мерить, когда вынем. А тебе зачем?

– Медкомиссию хочу пройти.

– Какую медкомиссию? И я-то при чем?

– При том. Для больницы надо. Вадик сказал, теперь размеры требуют, чтобы положить.

– Правда, что ли?

– А я когда врал? – спросил Хали-Гали. – Так что давай меряй меня по длине и ширине.

– Чего только не придумают! – восхитился Суриков. И измерил рост Хали-Гали.

– Где еще?

– В плечах.

Суриков измерил в плечах.

– Теперь иди все-таки в дом, там на той же полке тетрадка лежит, ты сверху размеры запиши. И не забудь, куда записал!

– Мне-то зачем?

– Мало ли... Пригодится!

– Чудишь ты, дед! Ладно, запишу...

Суриков зашел в дом, нашел тетрадь, записал – и заторопился обратно к омуту.

Мурзин как раз приготовил взрывчатку. Велел всем отойти, поджег фитиль и кинул пакет в воду. Вскоре послышался взрыв – не такой мощный и громкий, как все ожидали. Несколько мелких рыбешек всплыли вверх пузом, ребятня с радостным визгом бросилась доставать их. Сом не появился.

– Маловат заряд, – сказал Мурзин. – Поосторожничал я. Надо второй готовить.

Он начал готовить второй, а люди все ныряли, совали палками, закидывали удочки с большими крючками. Безрезультатно.

Кравцов, как бы тоже увлеченный процессом, ходил по берегу и улучил возможность спросить Льва Ильича про таблетки.

– Какие таблетки? – не понял Шаров-старший.

– Вадик через вас передавал Кублакову, что нельзя пить алкоголь вместе с таблетками. Вы передали?

– Не помню. Наверно, передал.

– Но он все равно пил?

– Так день рождения же!

– Не его день рождения.

– Ну и что? Не могло такого быть, чтобы праздник, а Кублаков – не пьет! Все пьют, а он нет? Да он от одной тоски застрелится!

Поразмыслив, Кравцов подошел к Стасову, отвел его в сторонку и очень вежливо, извинившись, спросил: не показалось ли Стасову, что Кублаков был пьян?

– Не показалось. Скорее наоборот – показалось, что трезвый. Пьяный человек и плывет по-пьяному, а трезвый – иначе.

– Ясно...

Подошел Кравцов и к Леньке, который, само собой, ошивался тут же. Он уже спрашивал у него про пистолет, и тот ответил, что нашел его в камышах на берегу. Не у самой воды, а в сухой гуще перед лесом. Кравцов решил уточнить одну деталь: был ли пистолет просто брошен или как бы положен – и положен недавно?

– Так не ложут! – сказал Ленька. – Он прямо воткнутый был, будто кинули его. И, ну, зарос, что ли, уже. Ну, не зарос, а всякое говно на нем уже налипло.

– Надо говорить: мусор.

– Нет, ясно, что не человеческое говно, мусор, ну да, – исправился Ленька.

У Кравцова было ощущение, что зыбкая цепочка, которая вяло, обрываясь, тянулась столь долгое время, скручивается в весьма ощутимую цепь. И он решил сделать то, что давно пора было сделать (но не хватало для этого уверенности): сходить к Клавдии-Анжеле.

9

Он пошел к Клавдии-Анжеле.

В магазине были Синицына, Савичева и Сироткина. Женщины, в отличие от мужчин, в большинстве своем менее любопытны насчет загадок природы. Эти загадки, как правило, не имеют никакого отношения к тому, что их действительно интересует: дом, хозяйство, семья, дети. И пусть там будет НЛО, снежный человек или даже корабль приземлится с инопланетянами, но если это произойдет тогда, когда женщине нужно кормить ребенка, доить корову или пропалывать картошку, она ни ребенка, ни корову, ни картошку не бросит. И тут речь не о приземленности, а о насущности женской жизни, а заодно удобный повод высказать давнишнее наше мнение: байки о женском любопытстве – голый миф. Хотя поговорить о всяких странных вещах они тоже не прочь, но по ходу жизни, не прерываясь.

– Этому сому, как Дикому Монаху, лет сто, – увлеченно рассказывала Сироткина. – Ночью монах на берег выходит, посвищет – и тот приплывает.

– Точно, точно! – соглашалась Савичева. – Монах обязательно где-то в пещерах живет! Кто у меня месяц назад гуся украл?

– Строители, может? – засомневалась Синицына.

– Строители? А старый тулуп пропал, я его проветриться вывесила? Тоже строители? Им-то зачем? А вот монаху, чтобы греться, самое то! – сказала Савичева.

Синицына пожала плечами. Не то чтобы ей казались невероятными рассказываемые вещи, но досадно было, что не она рассказывает. И поэтому она покачала головой:

– Слушаю вас и прямо глазам своим не верю! Современные женщины, а выдумывают, как темные старухи какие-то! И сом у них столетний, и монах какой-то... Я вон в телевизоре смотрела: никаких этих... полунормальных, что ли?

– Паранормальных, – сказала Клавдия-Анжела.

– Вот! Никаких паранормальных явлений нету!

Раздосадованная Сироткина вскрикнула:

– Ну да, ну да! Ты еще, баб Зой, про сыновей расскажи! С высшим образованием! Начальники обои!

– А тебе-то что? – тихо спросила Синицына.

– А то! Старший – да, в правительстве сидит, спорить не буду! Зато младшего мой Сироткин у вокзала под лавочкой видел. Спит под лавочкой – и бутылочка под щекой!

Все знали, что у Синицыной получились разные сыновья. Но вслух об этом не любили говорить. Во-первых, потому, что они и у всех – разные. Во-вторых, если из двух один получился все-таки порядочный, это радость, грех другим попрекать.

Поэтому Сироткину никто не поддержал, наоборот, осудили, хоть и молча.

Тут и вошел Кравцов:

– Здравствуйте, женщины! Здравствуйте, Клавдия Васильевна!

– Спасибо! – весело ответила Клавдия-Анжела. Женщины одна за другой вышли, а Кравцов спросил:

– За что же спасибо?

– За то, что по имени-отчеству зовете. А то кто Анжелой, никак их не исправишь, кто Клавой, а кто сразу двумя именами зовет... Собачку не нашли?

– Да нет... Я вот что...

– Про Кублакова хотите спросить?

– А вы откуда знаете?

– Так вы сегодня у всех спрашиваете. День у вас такой.

– Но вас-то при этом не было!

– А это неважно. Ладно, слушайте мое мнение: утопился он. Сам.

– С чего это?

– Да говорил об этом. Утоплюсь, говорит, от тоски. Люба, говорит, от меня материальных благ требует, а у меня, говорит, душа. И милицейская шкура, говорит, надоела...

– Значит, он со своей душой – к вам? Симпатизировал, значит?