Книга Бог Войны - Рина Кент

не предложив ей помощь, которую не мог оказать сам.

Эта помощь заключалась в том, чтобы ее поместили бы в психиатрическую клинику, как только она очнулась в больнице. Неважно, что у нее была амнезия или что она казалась нормальной. Доктор Блейн сказала, что это всего лишь фаза ее цикла, а цикл у нее непредсказуемый. Она представляет опасность для себя и окружающих.

Она — обуза.

Психически ненормальный человек, который нуждается в надлежащем уходе.

Даже ее родители согласились с доктором. Ариэлла и Сесили тоже. Черт, моя собственная мать постоянно умоляла меня передумать. Не говоря уже о Хендерсоне и Сэм.

Послушал ли я их?

Нет.

Я увидел девушку, которая смотрела на меня влюбленными глазами и со сдерживаемыми эмоциями, и решил на этот раз применить другой подход.

Позволить ей жить нормально. Расправить крылья и почувствовать себя такой же, как и обычные люди.

И мне казалось, что все идет хорошо. Она вылезла из своей скорлупы, я снова ей понравился, и она смотрела на меня так, словно я был единственным, кто ей нужен. Из-за потери памяти она не была таким параноиком и не боялась меня из-за убийства. Она забыла, что я принуждал ее к браку, реабилитации и отказу от вредных привычек.

Она вернулась на мою орбиту, как и должно было быть.

Только сейчас я понял, что, возможно, совершил огромную ошибку.

Я молчу и настолько неподвижен, что на какое-то время перестаю дышать, чтобы не потревожить ее.

Вдохи и выдохи Авы становятся глубже, как у раненого животного, а затем ее глаза расширяются.

— О боже мой. Боже… нет… нет… нет…

— Что случилось? — спросил я.

— Нет… О боже… — она наклоняется, хватаясь за живот, как будто в нее стреляли.

— Тебе больно? Что такое, Ава?

Она выпрямляется с жесткими движениями и смотрит на мою грудь широкими глазами, по ее лицу текут новые слезы.

— Я… я просила тебя отпустить меня, а ты… ты сказал «нет», и я… я… я ударила тебя ножом! Шрам у тебя на животе из-за меня.

— Ты не хотела этого. Я пытался тебе помешать, — я говорю так осторожно, что мой голос едва слышен.

— Н-но я причинила тебе боль… Я… — ее рука, сжимающая осколок стекла, дрожит, когда она опускает ее вдоль тела. — Я ударила тебя ножом и… и… нож выпал, я шагнула назад и упала с лестницы. Я ранила тебя… у тебя было такое сильное кровотечение.

— Я в порядке, — я вытаскиваю рубашку из брюк и показываю ей зажившую рану. — Видишь? Мне больше не больно.

Ее слезящийся взгляд опускается на мою кожу, и новая волна слез стекает по ее щекам.

— Но мне больно. Прямо здесь, — она ударяет себя по груди. — Но особенно здесь, — а затем бьет кулаком по голове. — Мне слишком больно. Я больше не могу этого терпеть.

— Все будет хорошо.

— Нет, не будет. Думаю, мне пора с этим смириться, — она прижимает осколок стекла к шее.

— Ава, нет!

— Разведись со мной, или я покончу с собой, — она откидывает голову назад и держит стекло слишком близко к точке пульса, на которой я сосредоточен уже несколько месяцев. Капельки крови стекают по ее фарфоровой коже и пропитывают воротник платья.

— Я понял. Я дам тебе развод. А теперь отпусти осколок, — я медленно приближаюсь к ней, мои мышцы напрягаются, а сердце колотится.

— И ты передашь опекунство папе?

— Да.

— И отпустишь меня? Навсегда?

— Да… — как только я оказываюсь в пределах досягаемости, я хватаю осколок стекла и швыряю его в противоположную стену, а затем обнимаю ее сзади, удерживая обе ее руки перед собой.

Я тяжело дышу, мои выдохи напряженные, как будто я пробежал марафон. Моя жена сопротивляется, брыкается и издает звериные звуки.

— Если ты не сделаешь то, что обещал, я найду способ покончить с собой. Брошусь с моста, со здания или под поезд. Наглотаюсь таблеток, перережу себе вены или даже повешусь. Я сделаю все, чтобы вырваться из твоей близости, если ты не вернешь мне свободу. Обещаю, я это сделаю! Обещаю!

Ее слова действуют не иначе, чем если бы она снова ударила меня ножом.

Нет.

Это гораздо хуже.

Несколько месяцев назад она хотела убить меня, чтобы сбежать. Теперь она готова покончить с собой, чтобы сделать это.

Гребаный ад.

Удерживая ее одной рукой, я тянусь к ящику за спиной и достаю аптечку, копаюсь в ней, пока не нахожу шприц с транквилизатором, затем осторожно ввожу его ей в руку.

Движения Авы замедляются, глаза прикрываются. Когда она тяжело опускается на мои руки, из ее глаз вытекает последняя слеза, и она смотрит на меня.

— Я скорее умру, чем останусь твоей женой.

А потом она замирает.

Я прижимаюсь к ней лбом и позволяю себе в последний раз оплакать свою жену.

Глава 39

Илай

Ночь перед несчастным случаем.

Когда я насильно забрал Аву из психиатрической клиники, все были против этого.

Все. До единого.

Включая моего отца.

Однако я не был готов смотреть, как она снова попытается покончить с собой. Или, что еще хуже, они усилят наблюдение или наденут на нее смирительную рубашку. Пока я здесь, этого не произойдет, сколько бы ее родители ни доказывали, что забирать ее — неправильное решение.

Или сколько бы доктор Блейн ни твердила, что моя жена склонна к пагубному поведению как для себя, так и для окружающих. А именно меня.

Она ошибается.

Сэм, Хендерсон и я держим все под контролем. Если она начинает нервничать из-за моего присутствия, что, признаться, в последнее время случается часто, я просто пропадаю из поля ее зрения и позволяю Сэм позаботиться о ней. Она опытный медик и психотерапевт, и это одна из причин, по которой родители наняли ее в качестве няни. Она знала, как справиться с моим деструктивным поведением, и профессионально помогала Аве, когда у нее случаются приступы.

Кроме того, именно она первой заметила, что состояние моей жены ухудшается, когда я нахожусь рядом, и сообщила об этом доктору Блейн.

Из-за частых приступов у Авы мне приходится избегать ее чаще, чем хотелось бы. Даже сегодня вечером я зарылся в бумаги в офисе, и Алан отвез меня домой только после того, как Сэм прислала сообщение, что моя жена заснула.

Вот вам и еще одна бессонная ночь наблюдения за ней через мониторы.

Хотя мне неприятно это признавать, Хендерсон был прав, когда сказал, что это не брак, а пытка для