Книга Экономическая наука в тяжелые времена. Продуманные решения самых важных проблем современности - Эстер Дюфло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За последние несколько лет мы поняли, что это относится также и ко многим местам в развитых странах. Инертность характерна для экономики всех стран. Конечно, существуют важные различия. Малые предприятия в Соединенных Штатах растут гораздо быстрее, чем в Индии или Мексике, а те, которые не растут, закрываются, что вынуждает их владельцев двигаться дальше. Малый бизнес в Индии, а также, хотя и не в такой степени, в Мексике, кажется застрявшим на своем месте во времени, он не вырастает в новый Walmart и не занимается чем-то другим, более перспективным[681]. Тем не менее за американским динамизмом скрываются огромные региональные диспропорции. Предприятия закрываются в Бойсе и появляются в процветающем Сиэтле, но потерявшие работу люди не могут позволить себе переехать в Сиэтл. Да они и не хотят этого, потому что многое из того, что они ценят – их друзья и семьи, их воспоминания и привязанности, – должно остаться позади. Но по мере того, как хорошие рабочие места исчезают, а местная экономика входит в штопор, доступный выбор выглядит все более и более ужасным, а гнев нарастает. Именно это происходит в Восточной Германии, в большей части Франции за пределами крупных городов, в сердце брексита и в республиканских штатах США, но также и в большей части Бразилии и Мексики. Богатые и талантливые проворно забираются в сверкающие укрытия экономического успеха, но в стороне вынуждены остаться слишком многие. Именно этот мир породил Дональда Трампа, Жаира Болсонару и брексит и породит еще много катастроф, если мы ничего не предпримем.
И все же, как специалисты в области экономики развития, мы также остро осознаем, что самый замечательный факт за последние 40 лет – это темп перемен, хороших и плохих. Падение коммунизма, подъем Китая, сокращение наполовину, а затем и снова наполовину, мировой бедности, взрыв неравенства, рост и падение уровня ВИЧ, огромное падение детской смертности, распространение персональных компьютеров и мобильных телефонов, Amazon и Alibaba, Facebook и Twitter, «арабская весна», распространение авторитарного национализма и надвигающиеся экологические катастрофы – все это мы видели за последние четыре десятилетия. В конце 1970-х годов, когда Абхиджит делал самые первые шаги к тому, чтобы стать экономистом, Советский Союз все еще пользовался уважением, Индия задумывалась над тем, как стать на него похожей, крайне левые поклонялись Китаю, китайцы поклонялись Мао, Рейган и Тэтчер только начинали свое наступление на современное государство всеобщего благосостояния, а 40 % населения мира находилось в ужасающей нищете. С тех пор многое изменилось. Многое к лучшему.
Не все эти изменения зависели от чьей-то воли. Некоторые хорошие идеи вспыхнули случайно, но и некоторые плохие тоже. Некоторые изменения были случайными, некоторые – непредвиденными последствиями чего-то другого. Например, отчасти рост неравенства был вызван инертностью экономики, в результате которой стало очень выгодно оказаться в нужном месте и в нужное время. Рост неравенства, в свою очередь, стал основой строительного бума, создавшего рабочие места для неквалифицированных рабочих в городах развивающегося мира, что проложило путь к сокращению бедности.
Но было бы неправильно недооценивать, насколько эти изменения были вызваны политикой, такой как – открытие Китая и Индии для частного предпринимательства и торговли, снижение налогов на богатых в Великобритании, США и в подражавших им странах, глобальное сотрудничество в борьбе с предотвратимой смертностью, приоритет, отдаваемый экономическому росту перед сохранением окружающей среды, поощрение внутренней миграции путем развития средств сообщения или ее дестимулирование из-за отказа инвестировать в пригодные для жизни городские пространства, упадок государства всеобщего благосостояния, но также и недавнее возрождение социальных трансфертов в развивающихся странах и так далее. Государственная политика располагает огромными возможностями. Правительства могут принести огромную пользу, но также и значительный ущерб, как и крупные частные и двусторонние донорские организации.
Политика часто стоит на плечах хорошей и плохой экономической теории (и социальных наук в целом). Представители общественных наук писали о безумных амбициях дирижизма советского образца, о необходимости освободить джинна предпринимательства в таких странах, как Индия и Китай, о потенциальной экологической катастрофе и необычайной силе сетевых связей задолго до того, как это стало очевидным для всего мира. Умные филантропы опирались на хорошую социальную науку, когда настаивали на бесплатном предоставлении антиретровирусных препаратов пациентам с ВИЧ в развивающихся странах, чтобы обеспечить их гораздо более широкое применение и спасти миллионы жизней. Хорошая экономическая наука возобладала над невежеством и идеологией, обеспечив раздачу обработанных инсектицидами противомоскитных сеток в Африке, а не их продажу, тем самым сократив детскую смертность от малярии более чем наполовину. Плохая экономическая наука поддерживала грандиозное одаривание богатых и сжатие программ социального обеспечения, продавала идею о том, что государство бессильно и коррумпировано, а бедные ленивы, и проложила путь к нынешнему тупику взрывающегося неравенства и разгневанной инертности. Зашоренная экономическая наука рассказывала нам, что международная торговля хороша для всех и обеспечивает экономический рост повсюду. Она требует лишь более усердной работы и стоит всей той боли, которую может принести. Слепая экономическая наука просмотрела взрыв неравенства во всем мире, растущую социальную фрагментацию, которая пришла с ним, и надвигающуюся экологическую катастрофу, удержав от противодействия им, возможно, необратимо.
Джон Мейнард Кейнс, идеи которого преобразовали макроэкономическую политику, писал: «Люди практики, которые считают себя совершенно неподверженными интеллектуальным влияниям, обычно являются рабами какого-нибудь экономиста прошлого. Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад»[682]. Идеи сильны. Идеи направляют изменения. Одна только хорошая экономическая теория не спасет нас. Но без нее мы обречены повторять ошибки вчерашнего дня. Невежество, интуиция, идеология и инертность в совокупности дают нам ответы, которые выглядят правдоподобными, обещают многое и предсказуемо нас обманывают. Увы, история показывает нам снова и снова, что побеждающие в конечном итоге идеи могут быть как хорошими, так и плохими. Мы видим, что идея о том, что открытость к миграции неизбежно разрушит наши общества, похоже, побеждает в наши дни, несмотря на все доказательства обратного. Единственное, что мы можем противопоставить плохим идеям, – это сохранять бдительность, не поддаваться соблазну «очевидного», скептически относиться к обещаемым чудесам, исследовать факты, терпеливо преодолевать сложности и честно говорить о том, что мы знаем и что мы можем узнать. Без такой бдительности, разговоры о многогранных проблемах превращаются в лозунги и карикатуры, а анализ политики подменяется шарлатанством.
Наш призыв обращен не только к академическим