Книга Махинации самозванца - Илья Николаевич Романов

с платьем. Первый приходящий на ум ответ – отмёл в сторону. Продолжай быть наивной дурочкой… Это как так?! Я спал с ней… В ней нет ничего необычного. Очередная вульва, учите латынь…

Почему?! Чего я из себя цел очку строю. Щажу её психику. Ограничиваю себя из-за неё. И ведь чую, что ответ не в ней. Ответ во мне. Поэтому спрашивать надо себя. Но тут проблема. Я боясь заглянуть в себя. Одно слово, что вторгается во снах спустя годы… Чего стоит одно слово, преследующее меня в кошмарах: «Расстреляй!»

Ладно бы, если бы было только одно слово. А их больше. Больше запретных слов. Я не люблю смотреть в зеркало. Я знаю, что там увижу… Меня лечит лес. В лесу я не один. Нас много. Я. Везде я. Подходишь к дереву. Смотришь. Ветки, мох, смола. Ты не на то смотришь.

Задумайся, почему ветки растут именно так. Это ложь для городских даунов, что мох и ветки растут строго с юга. Поверь, это просто байка для упоения. Всё сложнее и проще одновременно. Ветер всё определяет. Солнце и звезды – вечный ориентир. Солнце с учётом восхода, каждый час – это куча градусов в сторону…

Звезды в лесу сложно разглядеть, а если сумел, то без вариантов Полярная – хвост Большой медведицы, точный ориентир на север (для северного полушария, а на южном полушарии есть Южный Крест).

Не о том речь. В лесу невозможно быть одиноким. Для жителей мегаполисов это может казаться диким, но это факт. Если ты един с лесом, то ты никогда не будешь один. Это правда. Это суть. Но, к сожалению, я не настолько лесовик. Знаю азы. Именно поэтому я боюсь росомахи, вместо того, чтобы соблюдать нейтралитет, как настоящие лесовики…

– Ты же не всерьёз? – нависла надо мной дурочка.

Спустя два дня пути по лесным тропинкам я плюнул на всё. Мы стали постоянно спать вместе. У костра. Под одним плащом. Нет. Ничего не было. И быть не могло. Но сам этот факт для многих стал пищей для разума. Пик приставаний к девочке от ополчения уменьшился до минимума.

– Ты о чём? – я сонный, злой спросонья.

– О повешенных?! – и как спросила. Словами не передашь эмоции.

– Каких повешенных? – это я прихожу в себя. Просыпаюсь. Пытаюсь понять речь.

– Ты обещал вешать из-за меня!

– Ты уверена, что из-за тебя?

– Ты же сказал…

– Спи… Дурочка… Бабам власть в руки, всех бы убили…

– Я не такая! Не спи! Ответь! Почему?!

– Спи, рыжая… Я не хочу отвечать… Успокойся. Дура… Мы будем подыхать. Живи, дура…

Помню, что просил мелкого научить Алёну стрелять из арбалета. Мелкий смотрел на меня. Я не знаю, как он смотрел на меня. Мне, может, это показалось, но он смотрел на меня, будто это моя последняя просьба.

Поясню. Я так захотел! Не верите мне. Хорошо, другой поворот. Так надо. Куда ещё девать её глупость, помноженную на малолетство? Нужен выход. Вот и выход. Пускай один озабоченный пытается научить тому, что сам не знает в совершенстве. А вот так. Не всё тебе ложкой халяву хлебать.

Сраная тропинка в лесу. Кратчайший путь. Думаете, это так просто – провести восемь десятков дебилов по лесной тропе? Сразу скажу – не просто. Но нас вели. Хруст веток под ногами. Сломанные лапы елей на пути. Исковерканные людьми звериные тропы.

Мы спешили. Я их гнал. Сам не знаю почему. Просто гнал. Видимо, чуял что-то…

Пятый день пути. Мы облажались. Когда я говорю «мы», это значит «я». Я не учуял. Моя вина. Хотя что я мог учуять. Впереди сорок тел, сзади, такое же количество тел.

К концу пятого дня пути, когда темнело, мы встретились с ними. Я давно уже ждал чего-то подобного. Готовился. Объяснял своим, что зелёные нам не враги. Вбивал через наёмников в тупые деревенские головы, что зелёные нам союзники. Ах да! Совсем забыл сказать, что поставил десятниками над деревней проверенных наёмников. Десятников отбирал Каяр, тут я на него положился. Кто же знал, что временная мера станет постоянной. Наёмник, которой воюет за деньги, и вдруг стал десятником…

Думаете, всему конец. Наёмник подомнёт под себя десяток, и жди удара в спину. Или хуже, наёмник будет очередным статистом, жрать и спать, а служба идёт… Не знаю, повезло ли мне с наёмниками, или просто так срослось, но за четыре дня пути, что они десятники, я ни разу не пожалел об этом решении. В общем. Как тут сказать. Я не знаю, как сказать.

Головной отряд нарвался на гоблинов. Долго думать эти дебилы не стали и открыли стрельбу из немногочисленных луков. Ладно бы стрелять умели. Ладно бы попали. Ладно бы среагировали по-умному.

В итоге я шёл один на переговоры, оставив недоучек за спиной. Надо же как-то выравнивать ситуацию. Во-вторых, я кричал все известные мне слова. Все четыре слова. Три из которых были матерные…

«Я» – всегда одно во всех языках понятие, «есть» – кушать, существует, «Много женщин» – половой орган, количество половых органов, «Говно» – ситуация, непонятная ситуация, непонятка, субстанция, ошибка. «Я есть много женщин с говном…»

«Кьяви! Ир-жек… Имощ-ш. Э-ю!» – вот как примерно звучит. «Э-ю» – это я. Остальное сами переводите, если не лень. Поясню, тут слово «я» ставится в конце предложения, а не как у нас.

Вот с таким невеликим словарным запасом я вышел на переговоры.

Судя по тому как мне откликались, я могу предполагать, что нас материли. Поверьте, я знаю не все маты на гоблинском, но некоторые шипящие слова помню, хоть и не могу их произнести.

Потом были сборы. Тревожные для меня. Мои встали лагерем в сотне метрах. Мы с Гумусом и Алёной были на переговорах.

Кто-то может задуматься: «А зачем там Алёна?!» Вы правы. Она там на хрен не нужна. Нужна женская тушка, чтобы показать, что я пришёл не со злом. Чужакам, посторонним, врагам – своих женщин не показывают. За женщин у рас земель Сауруг сразу убивают. Это знак высшего доверия…

«Ща их бур-щ…» – начал гоблин.

«Иди на… – ответил я по-русски и продолжил на местном: – Я не понимаю. Сможешь на общем?!»

Гоблин посмотрел на меня с недоумением. Я его понимаю. Я знаю слова его языка, но я не знаю его язык. Забыл, наверное, наивный, что я знаю только маты.

– Иштыр лео дар… – сказал старый гоблин и махнул рукой.

Я кивнул головой в знак непонимания. Показал ладонями, на пальцах, что буду спать и после пойду за ними. Гоблин