Книга Письма. Том I (1896–1932) - Николай Константинович Рерих

что, узнавая постепенно истинные факты моей жизни и не слушая более наветов и измышлений, Вы ближе подойдете к истине. А истина есть Свет лучший. Не столько рассудок, сколько сердце было водителем моим в жизни. Сердце привлекало меня к пониманию Христа, сердце привлекало к Сподвижникам Божьим, и сердце помогало изображать их, оберегая от сект, от инквизиторского духа, ибо правильно Вы сказали: Свет Христа Един. Вы правильно говорите о том, что легче говорить сразу и прямо. Если в нынешнее трудное время мы соберем доброжелательство и добросердечность и стремление к истинному знанию, то до конца во всех смыслах мы можем понять друг друга и вместе идти к Свету.

В построении храмов нет ничего дурного, и отец мой[1110], и отец жены моей[1111] их строили, и предок мой во время Петра Великого пострадал за нежелание разрушить церковь для удобства военных действий[1112]. Вспоминаю и другой случай, когда католический миссионер пришел ко мне, заботясь об Имени Христа, и я ему чистосердечно ответил: «В нашем доме Христос не умален». И не будет это гордостью, но лишь сердечным приношением, оглянувшись назад, сказать по совести, что на нашем пути Имя Христа пребывало в сердце.

Желаю Вам истинного успеха в высоком служении Вашем и, поручая себя молитвам Вашим, остаюсь уважающий Вас,

[Н. Рерих]

P. S. Благодарю Вас за прекрасное употребление моего чека.

По поводу приложений Ваших скажу:

Автор одной[1113] из них, очевидно, не зная языков и, вероятно, имея доступ лишь к очень малочисленным и искаженным переводам (вроде Кёппена[1114]), очевидно, не знал общевосточного миросозерцания, которое в своем первом основном положении говорит: «Из ничего ничто и происходит», и во втором — «Нет пустоты». Разве эти оба основания не открывают пути к Богу? Ведь не забудем, что на Востоке самое Высшее понятие непроизносимо из чувства глубочайшего благоговения. Можно идти по горестным знакам искажения и несовершенства, но можно из множества материала найти и прекрасные страницы Всепроникающего Духа Божья, Всемилосердного ко всем своим созданиям.

Нирвана же, по подлинникам восточным, есть трансцендентальное, т. е высочайшее бытие, не подлежащее определениям ограниченности человеческого ума, т. е. именно полная противоположность небытию. Таково незнание наших западных переводчиков, которыми приходится пользоваться.

Один из замечательнейших миссионеров Архиепископ Нил Ярославский очень знаменательно выражается в трудах своих.

Наверно, Вам было бы очень интересно встретиться с моим старшим сыном Юрием, который, будучи глубоким православным христианином, считается лучшим тибетологом, а также санскритистом и монголистом.

339

Н. К. Рерих — М. А. Таубе

№ 19

25 апреля 1932 г. «Урусвати»

Дорогой Михаил Александрович,

Ваши общие настояния о желательности и даже необходимости, как Вы пишете, моих картин в Брюгге заставляют меня очень усиленно думать по этому поводу. С одной стороны, я по-прежнему, к сожалению, убежден, что дать мои картины как экспонаты выставки Тюльпинка, среди изображений сокровищ человечества, может повлечь нежелательные толки; с другой же стороны, мне не хочется хотя бы чем-нибудь не исполнить пожелания Парижского Комитета и Бельгийского Союза. В особенности, когда в пространстве существуют несправедливые подозрения, что Америка якобы в чем-то препятствует благотворности работы Парижского Центра. Тем более мне хочется найти удовлетворяющее всех разрешение этой проблемы.

Одно из состоявшихся в прошлом году постановлений Комитета Музея приходит нам в этом отношении на помощь. Еще в прошлом году состоялось постановление об образовании при некоторых наших Обществах Отделов Музея так же, как он существует при Парижском Центре. С этой целью такие Отделы уже устраиваются и в Южной Америке, и в Риге, и в некоторых других центрах. Схема очень проста — Музей дает от десяти до двадцати картин, а местное Общество или Учреждение находит для них помещение как Отдела Музея. Таковая кооперация еще более скрепляет отношения. Вот это постановление совета Музея, уже проводимое в жизнь, может нам помочь совершенно естественно решить и задачу с Брюгге. Тюльпинку не представит затруднения получить от Музея местного или городского управления или при каком-либо соответственном учреждении комнату, хотя бы небольшую, как бы отдел Музея, для помещения указанного выше числа картин. Во всяком случае, это еще более сблизит Бельгийский Союз и с Америкой, и с Парижем и в существе своем как раз ответит Вашим непременным желаниям. Может даже случиться, что такая комната будет совсем близко от выставки и, во всяком случае, она может быть даже упомянута (если Тюльпинк желает) в каталоге выставки, но не как экспонат выставки, а как отдел Музея, который существует так же, как и группа картин в Париже и уже посланные картины в Риге и в Аргентине и в некоторых других центрах. При этом то обстоятельство, что картины останутся не только кратковременно выставочно, но и пребудут в Брюгге, может лишь быть к общему удовольствию и, таким образом, всякие намеки на нарочитость присутствия на самой выставке будут избегнуты с сохранением полного достоинства. Надеюсь, что и Тюльпинк поймет это разрешение проблемы как самое благожелательное и дружественное, показывающее, насколько все мы относимся благожелательно к его сотрудничеству. Судя по тому, что даже Рижское Общество, при всей стесненности своей, нашло возможность изыскать достаточное помещение, нужно думать, что и Брюгге не окажется переполненным до невместимости. Единственное мое желание, чтобы прямое солнце не било на картины, которые от этого всегда портятся. Тюльпинку я не буду писать об этом решении нашей проблемы. Предоставляю Вам из Парижа снестись с ним и затем уведомить меня телеграммою. Условимся, что телеграмма со словом «принято» покажет мне утвердительное согласие Брюгге, а телеграмма «отложено» укажет, что это наше общее доброе желание осталось непонятым. Сейчас я задержал посылку картин в Америку и подожду Вашей телеграммы. Во втором случае, т. е. при телеграмме «отложено», картины проследуют в Америку, как и предполагалось.

Итак, как видите, мы изыскали благожелательное решение, на котором все мы можем сойтись. Передаю его в Ваши общие дружественные руки. Прошу обсудить это совместно с мадам де Во и с Г. Г. Шклявером, которому тоже пишу об этом. В настоящее напряженное время мы должны находить всему наилучшие, наиболее кооперативные решения, и там, где есть хоть какая-нибудь возможность не отказать, а исполнить существо желания друзей, там я особенно радуюсь. Расходы посылки телеграммы сюда прошу сообщить мне для восполнения. Для Вашего соображения добавляю, что Отделы Музея, в которых картины остаются собственностью Музея в Нью-Йорке, существуют по времени согласно обоюдному соглашению, но до сих пор как в Париже, так и в Риге,