Книга Игры с огнем. Там же, но не те же - Яна Ясная

Я смотрела на него во все глаза и приходила к выводу, что мне все-таки не показалось – непрошибаемый Ричи Феррерс смутился!

Это почему-то вызвало детский восторг. У меня. А у Феррерса, по-видимому, это вызвало желание сменить тему. И он вернулся к предыдущей:

– Ты стала бояться колдовать? – спросил он, немного повозившись, чтобы удобнее устроиться на голых камнях.

Я вздохнула и неохотно призналась:

– Нет… Я стала бояться злиться.

Семья очень ответственно подходила к вопросу моего самоконтроля. Как только проблема проявилась, ко мне пригласили лучших специалистов, а контакты с окружающими серьезно ограничили. Я была безумно рада. Никогда бы я не захотела остаться с этим один на один! Не после того, как я увидела дядю Кирстена окровавленным, смятым, лежащим на полу у стены бесформенной грудой.

Когда меня сорвало в первый раз, у нас было занятие. Он знакомил подросших племянников с основами магии. И вышвырнул четверых моих кузенов и кузин из классной комнаты до того, как я устроила в ней филиал преисподней. Выставил – а сам попал под удар, и его закрутило, переломало сырой силой. И только то, что он сам – Ар-Бравлинг, дало ему шанс защититься от нашего пламени.

Мне в воспитательных целях дали ознакомиться с полным перечнем полученных им повреждений.

Ужас содеянного до сих пор со мной.

Говорить дальше было унизительно. Ведь одно дело признаться, в том, что у тебя есть проблема, и совсем другое – в том, что ты уже шесть лет не можешь справиться с этой проблемой.

Я вздохнула, уткнулась лбом в плечо Феррерса и невнятно продолжила:

– Меня отправили в Анедрвуд, потому что все тесты показывали, что я готова. Что я способна сама справиться. Наставники считают, что я готова выйти в мир уже года два, а отказываюсь, потому что привыкла цепляться за посторонний контроль и боюсь нести ответственность за себя сама. По их мнению, последний срыв был исключительно подсознательной попыткой подольше задержаться в безопасном убежище, где я останусь одна и меня никто не будет трогать… Во-о-от, – протянула я и застенчиво царапнула пуговицу на расстегнутой куртке Ричи. – Словом, на очередном семейном совете родители и тетушки с дядюшками подумали и явили мне свою общую волю – хватит, дорогая дочь, потворствовать своим страхам, пора взглянуть им в глаза! Ну и…

– И выперли пинком под попу – смотреть страхам в глаза? – иронично уточнил Ричи, – Ну и как тебе?

Я не понимающе подняла голову, и он пояснил:

– Как тебе страховы глаза?

– Извини, Ричи, но ты на мои страхи не тянешь и близко! – надменно фыркнула я, чувствуя, как заливаюсь краской по самые волосы.

А потом, словно меня вдруг прорвало, я взяла и рассказала ему – постороннему человеку, абсолютно мне чужому, про псов. Про то, как тогда, в двенадцать лет, меня вдруг посетил этот образ. Дядя Кирстен болел, а я лежала в своей комнате, сжавшись в комочек, ненавидела себя, пыталась разобраться, что они такое – мои эмоции, и случайно придумала псов. О том, как я боюсь, что однажды они пожрут меня, и тогда произойдет страшное – я стану ими, а сама перестану быть.

Про то, какая я проблемная, и как ему, Ричи, совершенно не за что меня опекать – а он опекает, я вижу, только раньше он не знал, что я бракованная, а теперь знает, и имеет полное право прекратить оказывать мне поддержку – в конце концов, это стыдно, если человек в восемнадцать лет не владеет собой, в конце концов, я маг, я обязана и должна, а я… Сколько не держи лицо, не прикидывайся гордой – а себя не обманешь!

Я говорила и говорила, и не могла замолчать – и чувствовала, что выговариваюсь. Выговариваюсь впервые в жизни – не профессиональному психологу, не члену семьи, не тьютору. И где-то внутри меня отпускает, как будто понемногу ослабляется взведенная до предела пружина, и я даже не боюсь, что он сочтет меня сумасшедшей: ну сочтет и сочтет, утешал же он буйную истеричку, не отвернется и от сумасшедшей!

Я только от души надеялась, что если мы выберемся («когда», «когда», а не «если»!) он не обернет мои слова против меня. Не пустит мое доверие по ветру. Эта мысль коснулась меня краешком, и я рассмотрела ее и отвернулась.

Нет. Не предаст и не опозорит.

И только когда поток слов иссяк, я спохватилась, что вывалила на Ричи все свои проблемы, в добавок к тем, что у нас сейчас и без того есть – а Феррерсу, наверное, так же, как и мне, страшно, он так же устал и замерз, и бесконечное нытье спутницы по несчастью не добавляет ему оптимизма.

– Извини, – тут же смущенно пробормотала я, пряча лицо у него на груди под прикрытием необходимости греться. – Я, видимо, перенервничала… ты не обязан что-либо говорить или еще что…

Несмотря на то, что в объятиях однокурсника было вполне уютно, ногам все равно было холодно и мокро. Как будто даже еще холоднее. И мокрее. Я глянула вниз, чтобы попробовать пристроить их повыше, и остолбенела.

Вода, которая до этого плескалась в паре сантиметров от моих ботинок, поднялась настолько, что вот-вот готова была их залить…

Ричард

Дела обстояли паршиво.

Если сначала я поддерживал беседу, чтобы отвлечь Ильзу от ужаса ситуации, в которой мы оказались, то потом – чтобы как можно сильнее отсрочить момент понимания ею того, что это еще был не ужас.

Вода прибывала. Я понял это, когда она ни с того ни с сего вдруг полилась мне в ботинки, но усилием воли удержал при себе и это открытие, и осознание того, что «нас найдут» теперь уже не является равнозначным спасению. Найти-то найдут… вопрос – живыми ли?

Мозг лихорадочно соображал. Я слушал. И думал. И слушал. И снова думал.

Под лопаткой зудело.

Там был надежно вживлен в тело артефакт – фишка Феррерсов, семейная страховка на случай полной задницы. Одноразовый, но такой силы, такой древней невероятной мощи, что я был уверен – он вытащит меня даже сквозь толщу магиегасящего камня. Просто есть еще в этом мире силы, перед которыми не устоит ничто.

Я мог запустить его сам, мог дождаться, пока тело окоченеет настолько, что начнет впадать в мертвый сон. Мог дождаться, пока начну захлебываться ледяной водой. Подыхать от голода, от кровопотери, от чего угодно. В случае угрозы непосредственной немгновенной смерти, артефакт сработает без указаний. И перенесет меня в телепортационный зал родового особняка.

И жить бы да радоваться.

Вот только я здесь не один. И скорее сдохну, чем брошу Ильзу.

Я слушал. И думал. И чувствовал, как медленно, но неотвратимо прибывает вода. И снова думал.

А потом Ильза, жарко рассказывающая мне о своих псах, – я слушал ее и слышал, сознание будто раздвоилось, слишком важным было то, что она мне открылась – вдруг напряглась, дернулась, машинально попыталась подтянуть к себе ноги, и стало очевидно, что делать вид, будто ничего не происходит, теперь не имеет смысла.