Книга Осколки межпланетных катастроф. Книга проклятых - Чарльз Форт

«Журнал Королевского метеорологического общества» (30–56):

Вплоть до 27 февраля осадки продолжались в Бельгии, Голландии, Германии и Австрии; в отдельных случаях это был не песок, или что почти вся материя была органической; с судна сообщили об осадках, выпадавших в Атлантическом океане, между Саутгемптоном и Барбадосом. Приводятся расчеты, что только в Англии выпало 10 000000 тонн вещества. Осадки в Швейцарии («Symons’ Meteorological Magazine», март 1903 года). Осадки в России («Bull. Com. Geolog.», 22–48). В Австралии не просто за несколько месяцев до того выпало большое количество этих осадков, но они продолжались все это время («Victorian Naturalist», июнь 1903 года) — в огромном количестве — красная грязь: пятьдесят тонн на квадратную милю.

Уэссекское объяснение.

Или что любое объяснение есть уэссекское объяснение: под ним мы подразумеваем попытку объяснить огромное в терминах малого — но что не может быть окончательных объяснений, так как под Истиной мы подразумеваем Универсум; и что даже если бы мы сумели мыслить всеобъемлюще, цель в другом — не Истина, но частный случай истины — не обобщить частное, но свести к частному всеобщее, то есть объяснить космическое облако в терминах пыльных проселков Уэссекса. Я не могу допустить, что это возможно: я имею в виду — в высоком приближении.

Мы, промежуточники, стоим на том, что из-за непрерывности всех «предметов», которые суть не отдельные вещи, а псевдопредметы, продолжающие единую непрерывность; или различные проявления, степени и аспекты основополагающего: то образчики чего угодно откуда угодно должны обнаружиться во всем, откуда бы оно ни взято.

То есть при достаточно тщательном отборе и пренебрежении всем прочим, то есть посредством научных или богословских методов, субстанция, выпавшая в феврале 1903 года, может быть идентифицирована с чем угодно или с любой его частью или свойством.

С песком Сахары, с сахарным песком, с прахом вашего прапрадедушки.

В «Журнале Королевского метеорологического общества» (30–57) описываются и перечисляются различные образцы — то есть мы увидим, насколько приемлемо или преувеличено мое мнение, что химики способны определить что угодно как что угодно.

«Напоминает кирпичную пыль» — в одном месте; «бурая или светло-коричневая» — в другом; «шоколадного цвета, шелковистая на ощупь и слегка светящаяся»; «серая»; «цвета рыжей ржавчины»; «красноватые дождевые капли и серый песок»; «грязно-серый»; «полностью красный»; «желто-коричневый с розоватым оттенком»; «цвета густой желтой глины».

В «Nature» она описывается в одном месте как странное желтоватое вещество, в другом месте сказано «красноватое», в третьем — «цвета розовой форели».

Или, наука могла бы быть настоящей, если бы существовало что-нибудь настоящее, чем могла бы заниматься наука.

Или, наука химия подобна науке социологии, заранее предвзятой, потому что просто «видеть» — значит видеть предвзято, доказывая, что все жители Нью-Йорка происходят из Африки.

Очень просто. Берем образцы из одной части города. Всеми остальными пренебрегаем.

Нет науки, кроме уэссекской науки.

Согласно нашему допущению, квазисистема вымыслов, подобная науке химии, ни на минуту не способна ввести в заблуждение, однако в «существовании», стремящемся стать реальным, она представляет это стремление и будет в дальнейшем утверждать свою псевдопозитивность, пока ее не вытеснит более высокое приближение к реальности.

Или наука химия столь же представительна, как гадание на картах.

Или нет…

Что, хотя она представляет высшее приближение к реальности, нежели, например, алхимия, и потому вытесняет алхимию, тем не менее она все еще лежит где-то в промежутке между мифом и позитивом.

Стремление к реальности или к состоянию реального и неизменного факта выражается в утверждении:

Все красные дожди окрашены песком пустыни Сахары.

Я, как не-позитивист, полагаю:

Некоторые красные дожди окрашены песком Сахары. Некоторые окрашены пылью других земных источников.

Некоторые — песками других миров или их пустынь, а также надземных областей, слишком неопределенных и аморфных, чтобы называть их «мирами» или «планетами»…

Что никакой предполагаемый смерч не мог перенести сотни миллионов тонн вещества, выпавшего на Австралию, Тихий и Атлантический океаны, и в Европе в 1902–1903 годах — что смерч, который сумел бы справиться с этой задачей, не был бы предположением.

А теперь нам придется отчасти отбросить собственную «уэссесксовость», допустив, что случались осадки красного вещества, иного, чем песок.

Мы рассматриваем всякую науку как выражение стремления к реальности. Но быть реальным — значит свести общее к частному, то есть сделать нечто одно столь же широким, как все — в успех такой попытки я поверить не способен. Прежде всего на пути такого стремления стоит нежелание остальной вселенной быть проклятой, отверженной, исключенной, принять обращение христианской науки со стороны чего-то, совершающего эту попытку. Хотя все феномены стремятся к Абсолюту — или проигрывают в борьбе и оказываются включенными в нечто, достигшее большего приближения — просто чтобы оставаться феноменами, поскольку всякая видимость существования в Непрерывности есть выражение отношений.

Река.

Это вода выражает гравитационные отношения на разных уровнях.

Вода реки.

Выражение химических отношений между водородом и кислородом — каковые не окончательны.

Город.

Проявление коммерческих и социальных отношений.

Может ли существовать гора без основания на большем теле?

Лавочник без клиентуры?

Первичное сопротивление попытке позитивистов создать науку, это ее отношения с другими феноменами, то есть то, что она сама лишь выражение этих отношений. Или что наука не более способна обрести видимость, или выживание в непрерывности как нечто чистое, изолированное, позитивно отличное, чем река или город, гора или лавка.

Эти промежуточно-широкие попытки части стать целым, которые не могут осуществиться в нашем квазисостоянии, если мы принимаем, что сосуществование двух или более целостностей, или универсумов, невозможно, однако можно представить высокий уровень приближения к таковому.

Ученые с их мечтой о «чистой науке».

Художники с их мечтой об «искусстве для искусства».

Наше мнение, что если бы они могли почти реализоваться, это была бы почти реальность; что они немедленно перенеслись бы в реальное существование. Подобные мыслители хороши как позитивисты, но они представляют зло в экономическом или социальном смысле, если в этом смысле ничто не имеет права быть, если не служит, или не действует, или не выражает отношений к большей цельности. Так, наука действует на пользу и служит обществу в целом и не находила бы опоры в обществе, если бы ради него не извращалась, или не расчленялась, или не проституировала. Кажется, под проституцией я понимаю полезность.