Книга Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко

Давно проверено: излагая вслух идеи, пусть самые глупые, я паникую чуть меньше. Руки перестали дрожать… почти. Могу разогнуться. От страха спина стала ледяная, зато пропал спазм лодыжки. Унялась ломота в пояснице. Все, решено: выпрямлюсь и сделаю вид, что мне не страшно. Если усердно делать вид, начинаешь верить. Мне надо поверить. Паниковать на пустой опушке – бесполезно. Ну правда, что могло приключиться? Луговая – самое безопасное место в стране. Жандармов, осведомителей, прочих глазастых и пронырливых людей сюда летом слетается больше, чем оводов. Снуют и снуют…

Я глубоко вздохнула и начала поднимать голову.

Шея дернулась и закаменела! Её заклинило, когда я краем глаза отметила движение. Резкое, близкое. И снова – звук. Нет, не хруст. Что-то скреблось.

Длинный плавный выдох. Чтобы переупрямить трусливую шею, стоит зажмуриться. На ощупь повернуться всем телом, и еще… Вот: теперь лицо нацелено в сторону звука. Осталось открыть глаза! Быстро, чтобы не передумать. И – раз!

Отчего-то я внятно, сразу, рассмотрела меж камней белую руку. А после, пока задыхалась и икала, взгляд сам по себе старался – сгребал ворох подробностей. Я не могла зажмуриться. Меня заклинило, словно подробности были иглы, а я – мешок для них. Подробности набивались в сознание и кололи его, и жалили…

Рука! Она длинная, с синюшной кожей, и еще она скребется. Вызмеилась, зараза, из-за больших и малых камней – печники откатили в сторонку, сложили горкой. Рука появилась из глины за камнями, протиснулась меж крупных валунов и царапает их… своими когтями.

Когти! Не могу дышать, только поэтому не ору. Молча синею. Смешно ли это смотрится со стороны? Страшно – но и смешно тоже. Смех вроде щекотки, помогает очнуться. Прогоняет онемение. Икаю, хихикаю и слышу свой кашель, ничуть не похожий на смех.

Трещина змеится от верха подкопа и до низа! Ай да я, самое крупное рассмотрела лишь теперь. Точно: когда омут зимы с хрустом раскрылся в наш мир, возникла трещина. Омут сгинул, звук иссяк, а вот след остался… Здоровенный след, совсем настоящий, не то что мои придуманные «облака», «тени», «инакости».

Щель в слоистой глине косогора веретенообразная, у основания и вверху узкая, посредине просторная: колодезное кольцо уместится в распор. Нет, я перебираю от страха. Малый чугунный люк водостока – и то впритык. Основание трещины скрыто за камнями, в ее верхний край крепко вцепились сосновые корни. Скрипят и жалуются, но уже понятно, им хватило сил спасти подкоп от обрушения.

В прошлом году тут чуть не засыпало беспечного печника. Смешно звучит… Беспечный-печник. Мне легче дышать от того, что я знаю: печник выжил. Дело было под осень, погода стояла сырая, и глина поползла пластами. Несколько сосен упало, их пилили… Сейчас полезны подробности. Припоминаю их, пытаясь дышать ровнее. Я бы убежала без оглядки, но вот беда: я в этом подкопе, как… вкопанная! Тень – та самая, которая делает дни смурными – держит меня. Тень свита из страхов, крепко скручена в канат внимания и натянулась от меня – и до жуткой руки. Нет: от моих глаз – к глазам… к его глазам. Значит, придется собраться с силами и решиться на прямой взгляд.

Бледная рука вцепилась в камень, когти нащупали трещину и заклинились в ней. Рывок! Хруст… Сосны заскрипели, но щель в склоне не стала шире.

Ох уж эта рука. Сине-белая кожа, сталистые когти вместо ногтей. Второй раз в жизни вижу такую. Теперь знаю: детский кошмар помнится мне точно, ни одной в нем ошибочной мелочи. Рука выползка – упрямая, она настойчиво вытягивает из небытия все его тело. Вот поднимается сизый шар черепа. Вижу затылок – слизисто-глянцевый, без единого волоска. Теперь заметны и плечи. Шкура исцарапанная, сплошные ссадины и синяки.

Лысая башка дергается, желая запрокинуть лицо и не справляясь: вижу, как дрожит шея. Хотя это мощная шея, не чета моей… и она снова дергается, и еще раз…

Тошнота подкатилась к горлу. Не дышу, не могу отвернуться. Смотрю…

Лицо выползка – сухое, словно кожу натянули с другой головы, половинного размера. Провалы щек черные. Провалы глаз и того чернее. И – о ужас – тот самый взгляд! Безнадежно усталый, безмерно грустный.

Взгляд выползка проткнул меня… и пришло облегчение, словно я – нарыв, а мой страх – гной. Страх утёк, я очнулась, со всхлипом втянула воздух.

– З-здра! – я то ли икнула, то ли кашлянула. Слова поперли вроде рвоты, рада бы унять, а не могу. – В-вы… Вы поч… му сей-сей… час? Нет дож… Дя. Нет гроз-зы. Сушь!

Я подавилась, сникла на колени.

Выползок с усилием выдрал себя из сухой глины по плечи, а может, и по пояс. Рычать, скалиться и кровожадно облизываться он не пробовал. Хотя должен был, если верить храму, газетам и детским страшилкам. Снежок тоже вел себя, как тупейшая из лошадей мира. Ему полагалось захрипеть, встать на дыбы и умчаться. Или хотя бы упасть и околеть в корчах. А он, зараза – я так разозлилась, что смогла крутнуть шеей – жрет лопух и ухом не ведет!

– Что ж де… делать? – жалобно спросила я у коня. Зажмурилась и повернула голову, и открыла глаза, чтобы снова встретить взгляд выползка. – Эй! Ты! Эй… Знаешь, как мне худо? – слова выговаривались все легче и внятнее. – Так дрожу, аж кожа чешется. Отпусти, я убегу и никому про тебя не расскажу. Ладно?

Сине-белая морда в ссадинах и потеках крови принюхалась. Моргнула. Сглотнула. Раскрыла пасть… то есть рот. Между прочим, клыков нет. Если б я могла видеть так ясно, как Яков, раньше рассмотрела бы: зубы как зубы.

– Рядом живка, – шепоток выползка стлался над травой, как поземка. У меня от звука вмиг замерзла спина. – Она приведет охоту. Тебя убьют. Беги.

– А тебя?

– Меня убивали тридцать восемь раз, привык, – говорливый чужак рывком подался в наш мир из… не знаю, откуда. Издалека. На сей раз он справился. День сделался обычным, ощутимая мне затененность растаяла. Нет: оборвалась резко, в один миг. Словно дверь во тьму захлопнулась.

Солнышко сделалось жарче, рыжее. В мире добавилось цвета, в птичьих трелях – сочности. Ветерок сладкий, зеленый от пыльцы… В такой день нельзя замерзать. Я вздохнула, расслабила плечи. Приняла всем сознанием очевидное: рядом выползок. Весь тут, в нашем мире. Я вижу его голову, плечи и часть спины. И еще лицо – обычное человечье, только совсем изможденное. Кстати, слизь с кожи пропала. Стало легче рассматривать его: не противно. Сразу заметилось, что выползок по виду не юноша, но и не старик. Я бы дала ему лет сорок. Разрез глаз, скулы… он похож на местного. Лицо сухое, длинноватое. Такие называют породистыми. Ну, если откормить, отмыть и обеспечить прической.

– Эй, выглядишь так, будто тебе вовсе паршиво.

– Уходи. В деле жива. Значит, большая охота, – он расставил локти и устроился, положив подбородок на сплетенные пальцы. Помолчал, отдыхая. Снова заговорил: – Опытная жива. Нет дождя, но я пробирался, словно меня позвала гроза. Совсем обессилел. Порвал кожу, потерял много крови. У них собаки. Наверняка. А я голый и приметный.