Книга Сестры озерных вод - Олли Вингет

Проход между высокими деревьями, по которому шагала Леся, становился все уже. Трава редела, ее сменяли колючий кустарник и прохладный мох на боках серых камней. Леся обходила их стороной, зябко ежилась. От лазурного неба ее отделяли перепутанные кроны деревьев. Может быть, там, высоко, солнце продолжало полуденно светить, но в чаще леса его сила меркла, запутавшись среди ветвей и коряг.

Смех раздался чуть ближе, эхо подхватило его, множа тысячью голосов, и Леся поспешила следом. Она шла, не видя ничего перед собой, то срываясь на бег, то оскальзываясь на болотных кочках. Голые ноги испачкались в грязи, глубокая царапина от острой ветки налилась кровью, очерчивая линию от щиколотки до бедра, но Леся не чувствовала боли. Каждый раз, когда смех звенел впереди, она рвалась к нему, моля чуть слышно, чтобы тот не исчез, чтобы довел туда, куда так отчаянно тянет ее через чащобы.

Что-то важное скрывалось в этом лесу. Олеся ловила на себе напряженные взгляды, слышала отголоски шепота. Но никто не спешил выходить на тропу, один лишь смех вел ее вперед. Когда деревья внезапно и резко расступились, Олеся обхватила серый ствол осины и спряталась за ним, всем телом прижалась к коре.

Ровные края поляны очерчивал жесткий кустарник, деревья высились чуть в отдалении, будто боялись приблизиться. И Леся разделяла их страх. Что-то пугающее было сокрыто здесь.

«Я сплю, я сплю, — твердила она. — Это сон!»

По ногам пробежал холодок влажной земли. Над ухом деловито жужжал круглобокий шмель. Полуденный дух леса был спокойным и плотным. Пахло теплой травой и мхом. Деревья шумели на ветру. Все это никак не походило на сон, но, когда на поляну выбежала девушка в невесомом платьице до самой земли, Леся облегченно выдохнула. Ну конечно же, это сон.

Девушка светилась изнутри, она будто вся состояла из света. Длинные волосы, заплетенные в свободные косы, развевались, когда она принялась кружиться, оглядываясь в поисках кого-то по сторонам.

Между деревьями снова зазвенел смех. Олеся вздрогнула, но отвести глаз от девушки не сумела. Та опустилась к земле, прижала к ней ладони, только платье светлым шатром раскинулась вокруг. Смех стал громче. Девушка подняла голову, тонкие черты ее лица лучились радостью.

На одно мгновение Лесе показалось, что это зверь смотрит на нее. И взгляд прозрачных серых глаз заставил ее отшатнуться, скользнуть за деревья, прижав ладонь к груди, чтобы сердце не выскочило наружу.

— Пусть сон. Пусть это сон, пожалуйста! — шептала она, не зная, у кого просит милости.

Смех раздался очень близко. Тонкий, совсем детский, переливчатый, томный, высокий и низкий. И когда смеющиеся вышли из-за деревьев, каждая со своей стороны — шесть девушек в таких же светлых платьях, с такими же косами, как и у той, ожидающей их на поляне, — Олеся уже не помнила себя от страха.

Они прошли так близко, что холод, растекающийся от них по траве и мху, настиг Лесю прежде, чем со всей ясностью она поняла: часть леса, живая, но мертвая, — вот кем были смеющиеся.

— Сестрицы! — радостно воскликнула одна из них.

— Сестры мои! — запричитала другая.

— Вот и свиделись… — выдохнула третья, прижимая к себе ту, что пришла первой.

Не чуя себя от страха, Леся попятилась, припала к стволу. Девушки стояли в самом центре, чуть раскачиваясь в объятиях, держась за руки, ласково проводя ладонями по волосам сестер. Самая старшая из лих, чьи русые волосы отдавали благородной медью, присела рядом с маленькой девочкой, прижала ее к себе и принялась горячо шептать ей на ухо. Зазвенели колокольчики смеха, понеслись по лесу, гонимые ветром.

— Ну тебя, Милка, весь лес взбеленишь! — Самая темненькая из них нахмурилась, поправила ворот белоснежного платья. — И ты, Поляша, угомонись, некогда нам, время течет…

Названная Поляшей поднялась, потянулась к ней рукой.

— Твоя правда, Дарена, берись скорее…

Та схватилась за протянутую ладонь своей, а второй взяла за ручку Милку, и девочка вмиг потеряла ребяческий вид. Гомон, воцарившийся было на поляне, стих. Никто больше не смеялся, никто не хватал подруг за тонкие запястья, не притягивал к себе. Свет падал на их бледные лица, заострял черты.

Ровный круг поляны теперь повторялся в ровном круге девичьих тел. Ладони сжимали ладони. Дыхание вторило дыханию.

— Здравствуй, лес, — пропела названная Поляшей. — Время твое проходит, Хозяин твой гниет в земле. Засыпай, лес, засыпай…

— Тише, лес, — подхватила Дарена. — Тише, нет в тебе силы, нет в тебе страха. Засыпаешь ты, засыпает жизнь… Тише.

— Спи, — чуть слышно шепнула пришедшая сюда первой. — Спи.

Они плавно склонились над землей и, не разжимая ладоней, заскользили по кругу. Их движения, легкие, как взмах крыла самой маленькой птички, убаюкивали Олесю. По телу разлилось тепло, ноги потяжелели, веки начали опускаться, и Леся погрузилась в беспросветную тьму.

«Это сон, — попыталась напомнить она себе. — Нельзя уснуть во сне».

— Тише-тише, спи, лес, ты так много трудился, так долго жил… Никто не станет больше лишать тебя силы. Хозяин ушел, ты можешь отдохнуть… — прошептали совсем близко.

Леся рванулась в сторону, под ноги попала сухая коряга. Шепот оборвался криком. Когда Леся сумела наконец подняться с земли, на поляне никого не осталось. Сестры исчезли, испарились, они вспорхнули, подобно птицам, оборвав свой сонный пленительный наговор.

Поляна больше не казалась опасной. Прогалина, лишенная деревьев. Ни страха в ней, ни силы. Там, где мгновение назад еще кружились светлые фигуры, не осталось ни следа. Ни примятой травы, ни сорванных цветков. Только перо, похожее на лоскуток легкой ткани, белело на зеленом полотне.

Леся потянулась к перышку, но пальцы схватили лишь пустоту. Внезапный порыв ветра поднял его в воздух, и оно понеслось вверх, выше деревьев, а может, и выше неба. Олеся проводила его взглядом, глаза слезились от лучей полуденного солнца. Ей почудилось, что это белая лебедица растворяется в лазурной синеве.

Леся и сама не поняла, как проснулась. Просто горячий воздух леса сменился прохладой чистой простыни, а высокое небо — деревянным потолком. Тело наполнилось пружинистой силой. Леся откинула покрывало, опустила ноги на пол, и внезапная боль обожгла ее раскаленным железом.

Длинная, с подсохшей кровью царапина тянулась от щиколотки к бедру.

ВОЛЧЬЯ ЯМА

ДЕМЬЯН

Демьян не умел плавать. Об этом он с кривой ухмылкой сообщил в институте, когда ему предложили выбрать занятия для физподготовки.

— Бегать могу, атлетика вся эта ваша… Тоже могу. А бассейн — нет, спасибо.

Пришлось соврать про детскую травму и стойкую боязнь воды. Соврать, конечно, наполовину. В истории про старый пруд и мальчишек, его туда столкнувших, правды было столько же, сколько и вымысла.