Книга Баржа смерти (сборник) - Михаил Аранов

– По такому случаю – из старых запасов, Абрау-Дюрсо.

– Поди, ещё Голицынское[9],– улыбается Исаак.

– Иного не держим, – с той же улыбкой отвечает Константин Иванович.

– Расскажите, это очень опасно, охранять съезды? А за что тюрьма? – Катя напряженно смотрит на Исаака.

Константин Иванович останавливает взглядом жену.

– Нет, нет. Теперь в этом никакой тайны нет. Но сначала, – Исаак показывает глазами на пустые рюмки.

– Вот Вы, любезнейший, и займитесь шампанским, – Константин Иванович подаёт Исааку бутылку Абрау-Дюрсо, – а я уж, по-простецки, займусь водочкой.

– Ой, ой, Константин Иванович, не такой уж Вы и простачок, – отзывается весело Исаак.

– Конечно, любезнейший Исаак Львович, простота хуже воровства. Но времена-то какие. Надо приспосабливаться.

Константин Иванович ловит испуганный взгляд жены.

– Константин Иванович, никто Вас не заставляет надевать посконную рубаху. Я вот, глядя на Вас, надел парадный вицмундир. Кстати, и Владимир Ильич Ленин не в лаптях ходит.

– А почему Ульянов стал Лениным? – невинно спрашивает Катя.

– История такова. Но про это позже. За встречу, – Исаак поднимает бокал с шампанским. За ним бокалы подымает супружеская чета.

– Так вот, про Ульянова, – Исаак улыбнулся. – О, эта смешная история. Владимир Ильич вернулся из ссылки и стал готовиться к выезду за границу. Он очень сомневается, что царская охранка оставит его в покое. Были серьёзные опасения, что департамент полиции станет тянуть с выдачей загранпаспорта «неблагонадёжному» Ульянову. А у Надежды Константиновны Крупской, это жена Ульянова, – Исаак уверен, что имя «Надежда Константиновна» ничего не говорит хозяевам застолья, – был хороший знакомый, математик-экономист Сергей Ленин. Он обещал Владимиру Ильичу достать паспорт своего отца. Попросту, украсть. Отец, помещик, правоверный монархист, никогда бы добровольно не отдал свой паспорт смутьяну Ульянову. К этому времени Ленин-старший был тяжело болен и вскоре скончался. Сергей Ленин сдержал свое слово, передал Ульянову паспорт отца. Вот так Владимир Ульянов стал Владимиром Лениным. Конечно, в документе были произведены подчистки, в частности, изменена дата рождения, поскольку «настоящий» Ленин был на 43 года старше «поддельного».

Исаак Перельман замолчал. Потом проговорил:

– Насколько мне известно, большевики Сергея Ленина расстреляли. А вот ворованный паспорт вошёл в историю революции.

– А Вы разве не большевик? – настороженно спрашивает Катя.

– Я – левый эсер, – строго говорит Исаак. – И с большевиками у нас не всё просто. Сегодня воскресенье. Давайте не будем о политике. Впрочем, от политики не уйти. Два слова о прошлом. Первое моё боевое крещение – первый съезд РСДРП. Он проходил весной 1898 года в Минске на берегу реки Свислочь, в доме, который снимал Павел Румянцев. Съезд проходил нелегально под видом празднования дня рождения Ольги Румянцевой – жены Павла Румянцева, бывшего народника, подпольщика. Сам он в заседаниях съезда не участвовал, чтобы не привлекать внимание полиции, у которой он был под надзором. В одной из комнат, которые он снимал, 1 марта в 10 часов утра собрались революционеры. Председательствовал на заседаниях врач по профессии – Б. Эйдельман. В доме был накрыт праздничный стол, стоял самовар, лежали игральные карты, были открыты окна, и топилась печь. Окна – чтобы сбежать при появлении жандармов, а печь – чтобы сжечь документы. Вот тогда я и выбрал этот опасный путь. Потом Нерчинская каторга. Там же отбывала срок Мария Александровна Спиридонова[10]. В 17-ом году она была освобождена указом Александра Фёдоровича Керенского. Позже Мария Александровна обо мне побеспокоилась. И вот я здесь.

«На наши грешные головы», – подумал не к месту Константин Иванович.

Исаак, будто, прочитал его мысли, усмехнулся, взглянув в его сторону:

– Уж, не обессудьте, милейший. Так получилось.

Катя не поняла реплики гостя. Увидела лишь, как муж смущённо покраснел.

– Вы нам расскажите больше про Ленина-Ульянова, – говорит она, – да вот ещё. А я где-то читала, что Ульянов стал Лениным, потому что отбывал ссылку на реке Лене.

Катя смотрит на Перельмана. Видит, как его губы слегка скривились в едва заметной усмешке:

– Ульянов уверен, что не один год будет править Россией. Потому и почистить мундир нынче архиважно. Думаю, скоро никто и не вспомнит про Сергея Ленина, а вот про реку Лену – это красивая легенда, верно, надолго, – Исаак тяжело вздохнул, – а может и навечно. Сразу скажу, что ни Плеханов, ни Ульянов-Ленин не мои герои. Надо пройти каторгу, чтобы стать истинным вождём, как Мария Александровна Спиридонова. Перельман вдруг становится чужим, как в первые дни знакомства.

Константину Ивановичу становится скучно от этих разговоров. Он смотрит на горящие каким-то незнакомым огнём глаза своей жены. И тревожная мысль вдруг охватывает его: родись Катенька чуть пораньше, да не в глухой провинции Ярославской губернии – может, мир бы увидел ещё одну Софью Перовскую.

– Плеханов слишком интеллигентен для борца. А у Ульянова-Ленина слишком сладкая и безбедная жизнь была за границей, – голос Перельмана не умолкает, – я Ульянова впервые увидел среди участников второго съезда РСДРП. Молодой человек лет тридцати от роду. Высокая залысина, скуластое, калмыцкое лицо, ухоженные тёмные усы и бородка. Всегда при галстуке и в тройке. Как мы с Вами нынче, – он улыбается Константину Ивановичу, – криклив был не в меру, да ещё картавил. Но спорщик был непревзойденный. И его «это архиважно» – било наповал.

– Ах, вот откуда Ваше «архиважно». Вы скрытый ленинец, – улыбнулся Константин Иванович.

Перельман нахмурился, сухо проговорил:

– Для меня Мария Александровна Спиридонова – это всё. И это – пока я жив.

Подозрительно посмотрел на Константина Ивановича.

– Нет, нет, – Константин Иванович становится, до неприличия насмешлив, – что левые, что правые – мне всё едино.

– Ну-ну, – Исаак нехорошо улыбается, глядя на хозяина застолья, – но нам Вы, Константин Иванович, и такой годитесь.

Катя удивлённо смотрит на мужчин. Ей не всё понятно в этом еле заметном словесном поединке. Но она чувствует в словах Исаака какую-то скрытую угрозу мужу. Дотрагивается до руки гостя:

– Вы с таким восхищением говорили о Спиридоновой, сознайтесь, Вы были влюблены в неё?

Перельман на мгновение задумался. Говорит со странным сожалением:

– Марию Александровну плотской любовью любить невозможно. Она – Валькирия, – печальная улыбка удивительно украшает его резкие черты лица, – её любимый должен быть героем. Но, увы, это не я.