Книга Обретение - Алия Якубова

Он был не слишком знатного происхождения и рано остался сиротой - его родители погибли при эпидемии чумы. Родственников, желающих взять его на воспитание, не оказалось, и так Герман оказался на улице, полностью предоставленный сам себе. Ему не раз приходилось голодать, он научился воровать, и вскоре весьма преуспел в этом ремесле.

Но Герман не собирался провести так всю жизнь. Его планы всегда были честолюбивы. Богатство и власть притягивали его. Ради достижения этого он играл, грабил, убивал. Свое первое убийство он совершил в пятнадцать лет, задолго до того, как стал вампиром. И не было ничего удивительного в том, что Герман рос беспринципным человеком, привыкшим добиваться своего любыми путями, не гнушаясь ни чем.

Не удивительно, что власти разыскивали его. За его поимку даже было объявлено вознаграждение. И однажды, будучи мертвецки пьяным, он попался. Попался по-глупому, затеяв ссору со стражниками. Ему тогда было двадцать два.

Принимая во внимание все его прегрешения, наименьшее, что грозило Герману - это виселица. И он понял это, как только пришел в себя в грязной тюремной камере. Правда, с начала он далеко не сразу сообразил, где находится, на это ему потребовалось несколько секунд. Голова трещала неимоверно, к тому же правое плечо было поранено и кровоточило, верхняя губа была разбита, а левая щека саднила. Видно, стражники не особо церемонились с ним.

- Тысяча чертей! - в бессильной ярости выругался Герман. - Проклятье!

- Я вижу вы очнулись, - раздался позади него голос.

Герман только сейчас обнаружил, что был не один. Его сокамерником был сухопарый мужчина лет сорока, не больше, с прямыми каштановыми волосами и холодными серыми глазами. Судя по всему, он был довольно высокого роста. Манера держать себя, его костюм, правда, немного испачканный и порванный в нескольких местах, все выдавало в нем человека знатного происхождения. Но в отличие от Германа он был прикован к стене массивными кандалами. Видно, его преступление еще страшнее моего, - горько усмехнулся тогда Герман, а вслух довольно дерзко сказал:

- А ты кто такой?

- Я - Руфас, барон фон Зоргский. К вашим услугам.

- Барон? - усмехнулся Герман. - И как же тебя угораздило угодить сюда с таким титулом?

- Скажем так, меня застали врасплох. Я вижу, вы довольно дерзкий юноша.

- Какой есть, - огрызнулся Герман.

- И за что же вас схватили? Хотя, думаю, я знаю ответ. Скорее всего, за воровство.

- Ну и что с того? Мне не приходилось выбирать, как заработать свой кусок хлеба. Вам этого не понять...

- Не спеши судить по внешнему виду, юноша.

- Я сужу так, как мне нравится. И перестань ко мне так обращаться. Здесь не графский замок, а тюрьма, и ты такой же узник, как и я.

- И как же прикажешь к тебе обращаться?

- Можешь звать меня Германом, если уж на то пошло. Хотя, думаю, уже не долго. Вряд ли меня помилуют. Уверен, они уже соорудили виселицу, чтобы повесить меня.

- Я вижу, ты не тешишь себя иллюзиями, Герман.

- Я привык воспринимать жизнь такой, какая она есть, - сухо ответил Герман, прихрамывая прохаживаясь по камере.

Он тщательно изучил все углы, проверил решетки на окнах, но все оказалось бессмысленным. Этот каменный мешок был полностью неприступен. Руфас все это время со скрытой иронией наблюдал за ним. Этот юноша забавлял его, было в нем что-то необычное. Наконец он сказал:

- Я вижу, тебе уже приходилось бывать в подобных переделках.

- Всякое бывало, - фыркнул Герман. Закончив осмотры, он еще раз выругался и сел на свое место. - А что же ты такое натворил, что тебя бросили сюда, да еще и приковали? К чему подобные церемонии с простым узником? Ты что, убил кого-то из знатных или готовил покушение на короля?

- Нет. Эти идиоты, прикрываясь именем Бога, обвинили меня в колдовстве, холодно ответил Руфас, и в его голосе слышались нотки ненависти.

- У-у, тебе не повезло еще больше, чем мне. Я хотя бы могу рассчитывать на легкую смерть.

- Ты мне нравишься Герман, ты не похож на остальных людей, - усмехнулся Руфас.

- А что с того? Это никак не поможет нам обоим выбраться отсюда.

- Как знать, как знать.

На улице уже стемнело, сквозь зарешеченное окно проникало лишь немного лунного света. Герман уже начал засыпать, когда что-то разбудило его. Она даже не совсем понял, что это было.

Не осознавая того, он подошел к Руфасу. Раздался тихий лязг цепей, сверкнули клыки, в следующий миг они вонзились в шею Германа. Он не мог сопротивляться, да и не стремился к этому. Все это казалось ему нереальным. Последнее, что он увидел в почти полной темноте камеры, так это то, как Руфас разрывает на себе цепи, словно они не из железа, а из бумаги. Потом кто-то поднял его... Больше Герман ничего не помнил, он потерял сознание.

Приходил в себя он медленно, с неохотой. Словно просыпаясь после глубокого сна. Немного прейдя в себя, Герман понял, что он уже не в тюрьме. Он лежал на небольшом диване в богато обставленной комнате. Справа тлел камин, возле которого в массивном резном кресле сидел Руфас. Оперев подбородок на сплетение рук, он смотрел на Германа.

- Как я здесь оказался? - спросил Герман.

- Я принес тебя сюда, - ответил Руфас.

- Но почему я ничего этого не помню? - нахмурился Герман. Воспоминания о прошедшем никак не хотели складываться в его голове в единое целое. - И как тебе удалось выбраться из тюрьмы?

- Просто это в моих силах.

Сказав это, Руфас поднялся одним плавным движением, и Герман даже не заметил, как он оказался возле дивана.

- Да кто же ты такой? - изумленно спросил он. - Ты колдун, не иначе!

- Нет. Назвать меня колдуном было бы неверно. Хотя некоторые магические способности мне, несомненно, присущи. Я - вампир.

- Вампир?

- Да. И я выбрал тебя.

Спустя секунду его клыки снова вонзились в шею Германа. Руфас пил, пока не опустошил его до конца, до последней капли. Затем он взрезал себе запястье и приложил рану к губам Германа, заставляя его пить. Он вынужден был сделать несколько глотков, а несколько секунд спустя почувствовал, как в его груди разгорается пламя, заполняя собой все тело. Боль пронзила его, он думал, что умирает, но через некоторое время боль прошла. На смену ей пришло ощущение невероятной силы. Герман чувствовал себя лучше прежнего, будто заново родился.

Более-менее прейдя в себя, он понял, что изменился. Герман с удивлением обнаружил, что у него выросли клыки, и видел и слышал он теперь гораздо больше, словно мир раскрасили новыми более яркими красками. И еще он чувствовал сильный голод. Герман недоуменно посмотрел на Руфаса, с лица которого все это время не сходила усмешка.