Книга Пошатнувшийся трон. Правда о покушениях на Александра III - Виталий Раул

Все началось с рапорта коменданта крепости Ганецкого на имя директора Департамента полиции от 10 марта 1884 года за № 49:

«Старший врач Комендантского Управления крепости, Действительный Статский советник Вильмс, рапортом от 8 текущего марта за № 99, донес, что у содержащегося в Алексеевском равелине в камере № 1 арестанта (ссыльно-каторжный государственный преступник Александр Михайлов), страдавшего до того эпидемическим катаром воздухоносных путей, в настоящее развилось остро катаральное воспаление обоих легких с опасным для жизни характером. О чем долгом считаю поставить в известность Ваше Превосходительство.

Генерал-адъютант Ганецкий».

Так как доктор Вильмс не занимался в Алексеевском равелине собственно врачеванием, такого в личной тюрьме Романовых не предусматривалось вообще, то тревожное сообщение могло означать только одно — арестанту из камеры № 1 жить осталось не более недели. Очевидно, что для инстанции сообщение Коменданта имело некий смысл, заключавшийся в немедленной передаче информации на самый верх и получении необходимых указаний. Событие не заставило себя долго ждать, и доктор Вильмс немедленно доложил о нем своему шефу рапортом № 25 от 18 марта 1884 года:

«Коменданту С. Петербургской крепости

от Старшего врача Управления

доктора Вильмса.

Содержавшийся в камере № 1 Алексеевского равелина арестант, именовавшийся по заявлению Смотрителя того Равелина Александром Михайловым, сего марта 18 числа 1884 года умер в 12 часов дня от остро катарального воспаления обоих легких, перешедшего в сплошной отек обоих легких.

Доктор Г. Вильмс».

Престарелый Вильмс предпочел сослаться на Смотрителя равелина при определении имени покойника, так как только он знал точно, кто был заключенным камеры № 1. В свою очередь, Смотритель, следуя своей инструкции, уведомил коменданта:

«Содержавшийся в Алексеевском равелине С. Петербургской крепости, ссыльнокаторжный государственный преступник Александр Михайлов сего 18 марта в 12 часов полдня умер. О чем имею честь донести Вашему превосходительству.

Смотритель равелина — Капитан Соколов».

В вышеприведенных документах нет ничего такого, что могло бы насторожить исследователя, кроме технологии, которой придерживался доктор Вильмс, точно определявший примерную дату окончания курса терапии и его полное незнание, кого он, собственно, наблюдает. Такова была суровая действительность.

Коменданту крепости Ганецкому пришлось 18 марта изрядно потрудиться над составлением бумаг с распоряжениями собственным подчиненным. Смотрителю равелина: Предписание об исключении из списков, содержавшихся в Алексеевском равелине; Заведующему арестантскими помещениями майору Леснику о приеме тела Михайлова и помещении его в «нижнем этаже Екатерининской куртины».

Куда большее значение имели доклады Ганецкого во внешний мир и прежде всего лично императору, министру внутренних дел и директору Департамента полиции. Все они были написаны немедленно, как будто отрепетированные заранее.

В тот же день Ганецкий получил сообщение от директора Департамента полиции:

«Милостивый Государь! Иван Степанович.

Уведомляю Ваше Превосходительство, что для принятия тела скончавшегося сего числа секретного арестанта будет командирован в крепость, после 1 часа ночи, пристав 1-го участка Петербургской части.

В. Плеве».

Вслед за сообщением директора Департамента полиции Ганецкому поступило «Распоряжение о приеме тела с последующим захоронением» из Отделения по охране порядка и общественной безопасности Санкт-Петербургского градоначальства. Таким образом, вопрос смерти узника камеры № 1 Михайлова и его захоронения на одном из городских кладбищ был решен моментально, в течение одного дня. Оперативность и точность исполнения операций по избавлению от трупа поражают. Создается впечатление, что за подобной оперативностью стоит как минимум последнее условие выполнения сверхважного контракта.

Всего в «Деле о смерти арестанта Александра Михайлова» 17 листов, из которых несколько страниц посвящено оставшемуся имуществу покойного, которое будто бы никому не было интересно. Список состоял из 31 позиции и представлял собой джентльменский набор состоятельного господина, включавший пару чемоданов, полный комплект верхней и нижней одежды, шляпу, галстук, шейный платок, перчатки и предметы гигиены. Из всего имущества Департамент полиции затребовал себе на хранение: деньги (47 руб. 55 коп.), очки в золотой оправе, фотографии, книги, образа и золотой крест. Остальное имущество подлежало сожжению.

После смерти Михайлова всех узников равелина перевели в крепость Шлиссельбург.

Известный русский историк П. Е. Щеголев в разное время обращался к теме Алексеевского равелина в нескольких публикациях в журнале «Былое», затем составивших сборник «Алексеевский равелин» [18], увидевший свет в 1929 году. Там он подробно описал единственную тюрьму, в которую можно было попасть только с личного ведома императора, когда смертная казнь не была возможна в силу разных причин. Щеголев сумел отметить интересную особенность Алексеевского равелина, где узники могли быть записаны под любым именем и с ним отправиться на небеса, в зависимости от политических или иных соображений. Ситуация, когда о том, кто сидит в той или иной камере, знал только смотритель, вовсе не выглядит необычной. Хотя Щеголев коснулся темы пребывания Александра Михайлова в Алексеевском равелине только косвенно, да и то со слов Петра Поливанова, якобы слышавшего голос Михайлова, когда сидел в равелине одновременно с Михайловым, но это упоминание вызывает большие сомнения. Более близким к действительности является свидетельство смотрителя равелина капитана Соколова в передаче Михаила Тригони:

«Уже в бытность в Шлиссельбургской крепости, когда в соседней с моей камерой умирал Исаев, я пригласил доктора и просил обратить внимание на него, прибавив при этом, что из 11 человек, которые были в равелине по нашему процессу, они уже замучили там в короткое время 6 человек. Соколов, который здесь же присутствовал, вмешался в разговор и сказал: «И совсем неправда, не 6. Во-первых, у того, который со мной служил, — Соколов фамилии не назвал (Клеточников) — еще на воле была чахотка, а во-вторых, с другим случилось совсем другое». На мой вопрос: что же другое? Соколов сказал: «Это оставим». Соколову можно поверить, что «с другим случилось совсем другое», т. е. этот другой не умер «естественной» смертью… Обо всех умерших в равелине нам известно, так как с ними были сношения. С одним Александром Михайловым не было сношений. Значит, Александр Михайлов и есть этот «другой». Знали мы еще о Михайлове, что он болел, так как во время прогулки слышали голос доктора из его камеры» [19].

Сам Щеголев описал смерть Александра Михайлова по документам из фонда Петропавловской крепости и даже позволил себе сентенцию, характерную для того времени:

«Так сошел в могилу, на 29-м году жизни, один из достойнейших и благороднейших революционеров, которых когда-либо знала история. Неоцененный страж и хозяин-устроитель революционных организаций, блюститель революционной дисциплины, Александр Дмитриевич Михайлов был фанатически предан революции».