Книга Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются - Мария Вересень

Во второй печи ревело пламя, но к привычному гулу огня примешивались песни и покряхтывания «ух, хорошо, эх, хорошо».

Мы с Лейей прижались друг к другу, как две коровы посреди чужого двора, зато Алия, промаршировав до Злыдня, решительно и даже по-хозяйски потребовала:

— Ну?

— Где? — отозвался Злыдень, и лаквиллка показала на сидящего у меня на руках крыса:

— Вот.

— Ага, — прищурился рогатый истопник, и не только крысу, но и мне стало нехорошо. Глазки Злыдня показались мне угольями, жар от которых обжигал.

— Эй, эй, вы что? — Взволнованный таинственной беседой Гомункулус попробовал залезть мне в вырез платья, но, тут же получив по лапам, заверещал: — Невкусный я, не надо меня кушать, дядя Злыдень.

Но Злыдню было начхать на верещания крысюка. Отдав шуровку Алии, он не спеша дошел до нас и, сдернув Гомункулуса за хвост, заставил его шмякнуться безвольной и на все готовой тушкой на нечистый пол.

— А ведь и в самом деле гомункулус, — вроде бы как удивился он и, непонятно чему радуясь, громко свистнул, сунув два грязных, заскорузлых пальца в рот. — Шабаш работа! — и рассмеялся. — Гулять будем.

— Приезжал к нам один раз алхимикус, — рассказывала Алия, помешивая ложкой дурно пахнущее варево. Пар поднимался от него такой ядреный, что Гомункул, надышавшись им, уже валялся, сотрясая стены кочегарки пьяным храпом. Злыдень по чуть-чуть добавлял в котел вина, а бесенята следили за конечным, так сказать, Продуктом, смотрели как завороженные на тонкую струйку самогона, льющуюся в бутыль. Лейя им уж и этикетку подписала красной тушью, и парочка рогоголовых металась, не зная, чем к стеклу приклеить гордую и многообещающую надпись про первач. Но главному истопнику сейчас был интересен взвар, загустевающий на дне котла.

— Поклялся тот алхимикус, что за три тыщи кладней сумеет выпарить из бочки крепкого вина зелена змия.

— Выпарил?

— А то. Батя его прямо так в бассейне и держал. Ох, красотища. С вечера воды нальешь, утром уже зелено вино вычерпываешь. Три месяца гуляли всей столицей, пока тетка моя не приехала, Авдотья.

— И что? — заинтересовался Злыдень, жадный до всяких жутких историй с мордобоем, как все его собратья. Алия усмехнулась, вспоминая тот веселый год, призналась:

— Тогда я и решила стать валькирией.

— А змей чего?

— Того. Алхимикус бежал, а без крови гомункула другого выпарить папаня не сумел.

— Кто здесь? — вскочил, разбуженный кошмаром, крыс и уже полусонно и обиженно добавил: — Всех натяну.

Бесы захохотали в голос, один начал лапками водить над крысом, нашептывая в ухо гадости, пока Гомункул, вскочив, не завопил:

— Не ешьте меня, я невкусный! — и угорело не вытаращился на нас, не узнавая.

— Ой, что-то там шевелится! — радостно подпрыгнула мавка, тыча веточкой в котел. Мы все полезли посмотреть, сшибаясь лбами, в результате победителем стал Злыдень.

— Маленький какой, — сказал он умиленно и, прежде чем Алия раскрыла рот, проворно цапнул змея прямо из котла. — Держи его, он склизкий!

— Что?

Змей в самом деле оказался скользкий, он стрелой вылетел из кулака истопника и шлепнулся за шиворот раскрывшей рот и в общем-то ни в чем не виноватой Лейе.

— Стойте! — Я бросилась к Лейе, желая помочь, но бесы оказались около нее раньше, а она, видя, что с нее сдирают платье, с визгом кинулась вон из кочегарки.

— Стой!

— Держи ее!

— Зме-юка! — понеслось ей вслед.

Толпа взбешенной нечисти гурьбой погналась за подружкой. Мы припустили следом. А полупьяный крыс, вскочив на мои плечи, завопил:

— Эгей, гони ее в подвалы!

Я же только подумала, что наш змееныш скользкий и, скорее всего, сейчас выпадет.

Так и случилось. Маленький червяк запрыгал по ступеням. Я закричала:

— Вон он! — и Рогача, степенно выволакивавшего из овощехранилища мешок репы, просто затоптали.

— Уйдет, лови его! Уйдет! — ярился истопник.

Я постаралась пробежать по Рогачу как можно аккуратней, а мавка как специально наступила на живот, заставив бедного кладовщика задушенно пищать под каблуком.

— Ай, потеряли! — убивались бесы.

— А вы ему воды, он сам всплывет! — неистовствовал пьяный Гомункулус.

Поняв, что все пропало и грядет беда, я со всех ног пустилась прочь. Но то ли бегала не шибко быстро, то ли уже хлебнувший самогона Злыдень был проворней, но школьный акведук, пускавший жидкую струю водички, так облегчавшую нам жизнь, вдруг заревел смертельно раненной зверюгой и исторг потоп. Стена воды прошлась по этажам, сметая всех, кто зазевался, и обрушилась на наши головы прямо с мусором и дико верещащими соучениками.

Я словно мышь смотрела на водоворот и не могла пошевелить даже мизинцем. Алия и Лейя уцепились за меня.

— Вот он, конец, — заскулила я потерянным щенком. И тут открыла рот мавка.

Бывает, что и величайшие из человеков бессильно опускают руки. Феофилакт Транквиллинович смотрел на нас, как тот цепной кобель, которому отдали на воспитание особо бестолкового щенка. Он-то понимает, что нас проще прикопать в лесу по-тихому, но совесть клятущая не позволяет.

— А потом я заморозила всю воду, как нас учил маэстро Флейта, — щебетала Лейя, напрашиваясь на похвалу. Она так и лучилась чувством собственной значимости, пока директор со щемящею тоской смотрел то на мавку, то в окно, где полная луна звала повыть, пустить на волю чувства, отрешиться от бедлама, в который превратилась Школа. Наконец он окончательно отвернулся от окна и стал таращиться стеклянными глазами на заливающуюся соловьихой мавку. Рогач, Гомункулус, Злыдень и еще дюжина бесов почти что разморозились и теперь тихо так сидели в уголке, стараясь не привлекать внимания директора к своим персонам. Другая партия нечисти состояла из дворовых, упившихся на спасательных работах, и тоже тихонечко посапывала в другом углу. В колбе на директорском столе плавал вполне довольный жизнью зеленый змий, всем своим видом как бы говоря, мол, не пора ли махнуть на все рукой и уйти в запой.

— И вот тут вы выступаете вперед. — Офелия Марковна красиво повела рукой, зацепилась широким рукавом за угол стола и опрокинула на нем все, включая золотую клетку с заключенным в нее Гомункулусом.

— Эй! — завопил крысюк, катясь по столу. — Что за дурацкие шуточки? Меня пытать не велено! — и, пойманный проворной Алией, заорал: — Парнишку терзал озверевший палач! Клещами рвал белую плоть…

Учительница задохнулась гневом, а мы поспешно сунули скандалиста под лавку. Кощеиха гордо дернула острым подбородком и, постучав указкой по столу, продолжила внезапно прерванную репетицию, стараясь не замечать истошных воплей заключенного.