Книга Питерская принцесса - Елена Колина

– И какой же смысл в таком сне? – хихикнула Наташа.

– Это знаковый сон! Молодая девочка спихнула меня с кровати, значит, мне уже нельзя рожать. Нет места, понимаешь? Я уже не по праву там была, в роддоме... Старые мы для этого! – Гордая таким ловким толкованием сна, Нина довольно улыбнулась.

Наташа, горестно вздохнув, оглянулась на дверь и понизила голос:

– Знаешь, я только тебе могу сказать... я постоянно об этом думаю... ну, о том, что я старею, вот видишь, здесь! – Наташа показала на дрожащую сеточку тонких подглазных морщинок. – И здесь, и вот еще одна! – Она с привычной точностью тыкала пальцем в еле заметные тонкие линии на лбу и возле губ. – Я хочу сделать операцию! Это самое кардинальное – подтяжка. Раз – и все!

Наташа скупала все глянцевые журналы. Пролистывала небрежно, над рекламными объявлениями замирала, впивалась глазами в развязные обращения: «Вы не любите целлюлит? Только у нас ошеломляющий эффект»... «Мы сделаем ваше тело, лицо и душу моложе и счастливей!» Наташа не любила целлюлит и хотела сделаться моложе и счастливей. «Пластика век традиционно и без разреза». Наташа хотела традиционно и без разреза тоже хотела.

Как Алиса в Стране чудес, бросившаяся за кроликом вместо того, чтобы зевать под деревом, Наташа с робким восхищением вглядывалась в загадочные влекущие слова «мезотерапия», «фотосклерозирование», «миостимуляция», «липосакция», «перманентный макияж»... Заснуть пожилой лягушкой – проснуться юной царевной. Ее манило все, что обещало мгновенные кардинальные изменения... «Уменьшение объема щек». Может быть, ей надо? «Лазерная коррекция лопоухости с пожизненной гарантией». Наташа проверила свои уши – нет, это, пожалуй, ни к чему.

Журналы предлагали Наташе лечение аноргазмии и фригидности. Аноргазмия – это когда не бывает оргазма, догадалась Наташа. Нам не до собственных оргазмов, сначала исправим лопоухость и сократим щеки.

Не выпуская журнала из рук, Наташа приступала к детальному рассматриванию себя. Лицо в зеркале выглядело хищным, лисьим. Морщинки на лбу, морщинки под глазами... Наташа еще не привыкла подкрашивать волосы и, вырывая седые, противно торчащие нити, каждый раз обрушивалась в недоуменное злое отчаяние. И морщины, и седина, и Бобино равнодушие напали внезапно, и в один непрекрасный день она увидела в зеркало не самую красивую девочку Наташу Васильеву, а почти сорокалетнюю Наташу, которая к тому же старше своего мужа на год и два месяца.

Год! И два месяца! Женщина, как говорится, в возрасте! Выражение-то какое противное! Специально, чтобы Наташу обидеть. Журналы со спасительными адресами клиник лежали стопкой у кровати. Если все станет совсем худо, ей пригодится «ведунья в третьем поколении»? Или «деревенский наследственный приворот навсегда»...

Нина незатейливо покрутила пальцем у виска.

– Тебе же всего тридцать семь! По нынешним временам еще молодость! Ты не всерьез это говоришь, я не верю! И потом, страдания стареющей женщины столько раз описаны в литературе...

– Первый поцелуй тоже много раз описан в литературе, а когда ты сама первый раз поцеловалась, ты что же, решила – а-а, барахло, ерунда? – возразила Наташа.

В ней жило теперь постоянное смутное беспокойство. Очень хотелось беспокойство изгнать, объявить недействительным, но... вдруг стало расплываться лицо. Немного отвисли щеки, ослабел подбородок, овал лица был уже не четким, как прежде, а каким-то волнистым. Она старалась делать специальные упражнения для укрепления лицевых мышц, надувала щеки и выдвигала вперед челюсть. Сначала упражнялась, пока готовила еду или смотрела телевизор, и постепенно приобрела привычку использовать для этого любую свободную минуту. Однажды в машине, пережидая пробку, задумалась и вдруг поймала на себе странный взгляд соседнего водителя, удивленного тем, что женщина в дорогой машине грозно двигает челюстью и изо всех сил надувает щеки. Ей даже стало казаться, что она по-другому пахнет. Не цветком, как раньше, а женщиной.

– Я была у гинеколога. Мне сказали, что у меня несколько небольших миом.

– Что это? – испуганно вскинулась Нина.

– Это возрастное, все нормально.

Наташа представила, как будет портиться изнутри, словно зарастать бородавками... Она зарастет бородавками, а Боба женится. На молодой, длинноногой, с маленькими изящными ступнями... Наташа жалобно скривилась.

Нина всегда резво бросалась утешать чужое страдание, как кидается в драку еще ни разу не подранный собаками эрдельтерьер, и сейчас, хотя Наташины горести показались ей игрушечными, она немедленно ринулась жалеть:

– У тебя совсем нет морщин! Я, например, растолстела, как свин, и ничего. Ты такая красивая, тебе ни за что не дашь тридцати семи! И тридцати тоже не дашь, честное слово... – увлеченно нашептывала она и вдруг заметила, что Наташа плачет под ее ласковое бормотание. – Ты мне не ври, Наташка! Морщины, подтяжки! Что у тебя с Бобой?!

Наташа ослабевшим от ее любовного тепла голосом пробормотала:

– Один из Бобиных партнеров по бизнесу ушел от жены. Ушел, ты даже представить себе не можешь, к кому – к дочке своего друга. Ей девятнадцать, и она уже беременна... А ты говоришь, я красивая...

– Господи, а ты при чем?

– При том! Он со мной почти не спит... Ему стало меньше надо...

Чистейшее вранье. Сегодня она убедилась, что Бобе не надо от нее ничего. Но признаться в этом стыдно даже Нине. Он совершенно равнодушен к жене, а раньше после любовных утех хоть минутку бывал с ней нежен. Значит, все делал из вежливости. Она ему не нужна...

Месяц назад Наташа, смущаясь и делая вид, что покупает не для себя, а в подарок, приобрела на лотке нарядный толстый том с полураздетыми любовниками на обложке. Тщательно изучив красочные картинки и описания, Наташа поняла: то, что она считала любовью, на самом деле туповатые скучные «супружеские отношения». В книге это называлось «рутинный секс». Одна и та же поза, одна и та же Наташа... Весь месяц готовилась. Вчера попыталась стараться, но ничего не вышло. Нина бы ее пожалела, но разве такое расскажешь...

Нина поглаживала, уговаривала и утешала подругу, как успокаивала Женечку, маму и Антона. Обычно резковатая, порывистая и не слишком уютная, при виде чужого страдания она преображалась. Умела утешить так, что казалось, в прохладный летний день чуть-чуть покачиваешься в гамаке под невесомым пуховым одеялом.

Насытившись Нининой нежностью, Наташа последний раз хлюпнула носом:

– Нинка, я свинья, все о себе... Расскажи, что вы решили с отпуском. В Турцию или в Грецию?

– Ой, ты же не знаешь! – оживилась Нина. – Никуда мы не едем, ни в Турцию, ни в Грецию. Женечке предложили на месяц поехать в Англию со школой. Англия, кстати, дороже, чем наша Турция! Намного. На пятьсот долларов.

– Намного... – озабоченно повторила Наташа.

Нина вздохнула. Наташа, тратившая пятьсот долларов невзначай, искренне сочувствовала подруге. Если бы Нина сказала, что ей не хватает пятьсот тысяч долларов или пятьсот копеек, сочувствие Наташино было бы таким же горячим и абстрактным. Иногда это раздражало. Что она, в самом деле, как дитя малое, давно ли сама... Но Нина почти всегда была легка и независтлива, Наташа чаще бывала молчалива о своих делах, чем нетактична, и они умудрялись существовать параллельно, почти никогда не обижая друг друга космическим различием доходов.