Книга Проклятое золото храмовников - Валерий Елманов

– Обаять, балда. Мамзель, как я заметил, весьма любознательна, посему предлагаю щедро открыть перед нею свои обширные горизонты и глубины, в кои и погрузить ее – пусть хлебает от души. Поверь, слушать она тебя станет с превеликой охотой, о чем бы ни зашла речь. Ну разве что в буддизм не шибко углубляйся, она ж католичка, и зачем тебе страстные дебаты? Да и космос не трожь, – внес он коррективы. – Зато познавательные рассказы из мира насекомых, животных, земноводных и растений, а особливо медицины, думаю, пойдут на ура.

– Считаешь?

– А то! И сам ее слушать не забывай. Кстати, насчет комплиментов… Допускаются лишь те, что касаются не её красоты, к таким, думаю, она привыкла, а её ума. Это оригинально, свежо и ей точно понравится. А где-то через недельку, не раньше, шарахни по ней из тяжелой артиллерии, то бишь трехстопным ямбом, хореем и птеродактилем, в смысле переходи на стихи. Она ж, сам поди слышал, на средневековом русском лучше нас с тобой шпрехает, наловчилась, проживая на галичине, посему любовную поэзию должна оценить.

– Да я их, в отличие от языков, как-то не очень… – вздохнул Улан.

– Не боись, подмогну, – заверил Сангре. – Кстати, и тут можешь в первую очередь на ее мудрость и знания налегать, но уже с намеками, чтоб получился плавный переход к чуйствам. Вот к примеру:

Она строга, властолюбива,

Я сам дивлюсь ее уму —

И ужас как она ревнива;

Зато со всеми горделива

И мне доступна одному.[11]

Хотя погоди, – осекся он. – Последнюю строку надо бы поменять, не соответствует. Понимаю, Пушкин, солнце русской поэзии, сукин сын и прочее, но рано, да и не обидится он, если мы… Ага, пока скажешь так: «И недоступна никому», – он весело хлопнул приободрившегося друга по плечу и уверенно заявил: – Да она от одного этого вирша обомлеет и воспылает к тебе такой страстью, что мало не покажется. Только не вздумай говорить, будто не ты эти стихи состряпал – все испортишь. Ну а затем делаешь ей внимание через растительность…

– Чего?! – перебил окончательно обалдевший Улан.

– Букеты цветов начинаешь даришь, вот чего! – внезапно озлился уставший от втолковывания элементарных вещей Сангре, с ужасом наблюдавший как его умница-друг поглупел буквально на глазах, и мстительно добавил: – И под конец самое простое: объясняешься в любви, тщательно подобрав красивые слова и изящно разбавив их матом.

Однако шутка пропала втуне, ибо Улан простодушно спросил:

– А зачем разбавлять?

Это доконало Сангре и он зло рявкнул:

– Так, свободен! Как я вижу, у тебя по любому в памяти все не удержится, потому инструктаж будет дозированный и рассчитанный не более чем на неделю. Пока изображай ведущего из «В мире животных» и все. И умоляю, не старайся пыжиться и казаться лучше чем ты есть. Баб не обманешь, они фальшь сердцем чуют, как справедливо заметил знаменитый психолог уголовного мира гражданин Горбатый. Посему оставайся самим собой, как бы глупо это ни выглядело. Все понял? Тогда иди и небрежным тоном предупреди Загаду, чтоб она передала донье: мы свое дело сделали, спасли кого надо, а теперь уходим по делам и искать нас не надо – сами отыщем, когда понадобятся.

Улан молча кивнул и направился к двери. Сангре хмуро посмотрел ему вслед и вздохнул: шутки шутками, а ведь у друга и впрямь любовная горячка, которая подчас бывает похуже любой болезни. Тут дела надо делать, раненого допрашивать, прояснять, что там такого неправильного с этой Изабеллой – не может же предчувствие обманывать, а у побратима как назло голова не варит – кошмар да и только.

Но проанализировать, что именно его насторожило в словах испанки, он не успел…

Глава 4. Гадание на картах, или Людоедство по-литовски

– Я чего хотел, – начал робко застывший на пороге Улан, вернувшийся с полдороги и просительно взирающий на друга. – Мне бы… Ты вот карты иногда… Опять же твоя баба Фая… А ты сам говорил, что она у тебя того… И мне тоже вспомнилось, что они у тебя всегда только правду… Так может ты… Ну-у, в смысле на Изабеллу и меня… Я, конечно, мало в это верю, но…

Сангре терпеливо выслушал бессвязную речь друга, достал из кармана карты, но, подумав, что не стоит рисковать – мало ли что выпадет – отправил Улана за квасом. Пока его не было, вытащил одну карту, недовольно хмыкнул, извлек вторую, нахмурился, вытянул третью и, досадливо плюнув, зло уставился на них.

Расклад получался такой, что хуже не придумаешь. В смысле, не вытащишь. Мало того, что все три карты сами по себе были плохими, так в сочетании они еще и усиливали друг друга. Получалось, не судьба Улану и Изабелле быть вместе. Вообще. Ни под каким соусом.

– А вот хренчики вам, робяты, – мстительно сообщил он им. – Вы мне этого не говорили, я этого не слышал. А сообщите вы моему побратиму совсем иное…

Выйдя в коридор, Петр на цыпочках подошел к лестнице и осторожно выглянул вниз. Никого. Удовлетворенно кивнув, он торопливо нырнул обратно в комнату, оставив дверь полуоткрытой, чтоб услышать шаги. Достав из кармана колоду, он принялся разыскивать в ней нужные карты. Найдя и уложив их под низ, удовлетворенно произнес:

– Вот так-то лучше. Будете гадать, что надо и никуда не денетесь, – после чего убрал колоду обратно в карман и как ни в чем не бывало подошел к окошку.

Дабы вернувшийся Улан ничего не заподозрил, Сангре поначалу стал отнекиваться от гадания, заявив, что человеку, прошедшему его краткий ликбез по охмурению и опылению, удача и без того обеспечена, а потому и карты ни к чему. Однако отказывался недолго – тот столь жалобно на него смотрел, что Петр, вздохнув, согласился.

Правда, на сей раз он не дал побратиму подснять, заявив, что раз гадание на него, то он не должен участвовать в манипуляциях с картами. Невозмутимо изобразив, что тасует колоду, он извлек первую. Как ни удивительно, ею оказалась одна из тех, что он вытащил первоначально. Каким образом она угодила под низ – непонятно. Петр растерянно уставился на нее, лихорадочно соображая, что теперь говорить.

– Ну что? – нетерпеливо осведомился Улан.

– Класс! – выпалил Сангре, мрачно взирая на трефового короля.

– В смысле?

– В смысле это надежный и верный друг, он же идеальный компаньон, – припомнилось Сангре. – Видишь, тебе даже карты подсказывают, что надо слушаться меня и все будет тип-топ.

Вообще-то он почти не солгал. Трефовый король действительно означал все, что Петр сказал. Правда, при условии, что был не перевернут. Увы, но в перевернутом положении он сулил беспокойство и разочарование вследствие краха замыслов.

– А теперь… вытянем еще одну, так сказать, чтоб осветить ситуацию поподробнее… – бодро заявил Петр, чуть помедлил для вящего эффекта и вытащил вторую карту. – О-о-о! – не сдержался он, удивленно глядя на трефового вальта, точно также как и король, выпавшего при гадании без Улана.