Книга Пункт назначения - Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941-1942 - Генрих Хаапе

Дехорн проверял содержимое своей медицинской сумки, Мюллер чистил и смазывал мой автомат, а Вегенер разъезжал на «Мерседесе» в поисках нашей санитарной машины, которая до сих пор так и не появилась. Солнце поднималось все выше и выше, и я прилег в тень стоявших поблизости деревьев и стал смотреть сквозь сплетение их ветвей на проплывающие над нами белые облака.

* * *

Мои мысли беспечно блуждали и в конце концов обратились к Фрицу. Я задался вопросом, похоронен ли он уже. Похоронен ли подобно Штоку под скромным березовым крестом в качестве единственного памятного обелиска? Фриц, восторженный, но не фанатичный национал-социалист. Фриц, милый юноша, для идеализма которого день был слишком коротким, а жизнь слишком стесненной в жестких рамках условностей. Фриц, который оказался втянут в войну как в грандиозное, увлекательное приключение. Таким он был, когда я встретил его в первый раз.

«Кёльн, главный железнодорожный вокзал!» – гремел из громкоговорителей голос диктора в тот вечер в начале ноября 1940 года под прокуренными сводами крытого перрона. «Кёльн, главный железнодорожный вокзал!» – отзывалось отовсюду эхо, прорываясь сквозь нарастающее шипение паровозов. Однако это эхо было совершенно излишним, так как солдаты, устремившиеся из только что прибывшего поезда, могли повсюду прочесть название станции – на стенах здания вокзала, на железнодорожных переходах и опорах мостов, на скамьях, на электрических фонарях. Мы слышали, что англичане поснимали со своих вокзалов все таблички с названиями станций. Даже дорожные указатели удалили со всех дорог. Это собьет нас, немцев, с толку, думали в Англии, если мы высадимся на их острове. Нам, немцам, это казалось довольно глупым. Во всяком случае, мы не считали необходимым прибегать к подобным мерам… Возможность вторжения на территорию отечества полностью исключалась.

Линия Мажино была прорвана с невообразимой легкостью,[11] Франция была покорена, а англичане изгнаны с континента – и это совершили многие из этих одетых в защитную форму мужчин и юношей, которые теперь заполнили главный железнодорожный вокзал Кёльна, крупнейшую сортировочную станцию германского вермахта. Она же была и персональной целью пяти юных унтерарцтов – военных фельдшеров, – которые только что забрали из камеры хранения свое снаряжение.

Мы попрощались с Германией так, как это было принято у студентов, – распитием пяти бутылок рейнского вина «Либфрауэнмильх» на живописной смотровой террасе, расположенной высоко над Рейном. Теперь мы собирались сесть на поезд, который должен был доставить нас к первому пункту назначения, в Гранвиль в Нормандии. Наши низменные инстинкты снова начали беспокоить нас. Это было очень прискорбно, так как во время первичной подготовки новобранцев различные фельдфебели прилагали массу усилий, чтобы освободить нас от этих низменных инстинктов.

«Личности! – Я вспоминаю, как один из фельдфебелей невероятно громко орал на нас. – Итак, вы думаете, что все вы – личности! Вы ошибаетесь – у всех вас есть низменные инстинкты! А вермахту не нужны люди с низменными инстинктами! Моя задача как раз и заключается в том, чтобы помочь вам побороть свои низменные инстинкты и сделать из вас хороших стрелков!».

Поэтому в июле и августе 1939 года мы научились стрелять из винтовок. При объявлении войны с Англией и Францией мы были заняты тем, что учились, как рыть выгребные ямы для уборных в полевых условиях и бросать гранаты. Начались бои во Франции, и теперь мы научились накладывать временную повязку, подкладывать судно и скакать на лошади. Потом вермахт, видимо, вспомнил о том, что когда-то в далеком прошлом мы были довольно успешными гражданскими врачами, и нам вернули наши стетоскопы и скальпели. Однако с целью помешать тому, чтобы наши низменные инстинкты снова взяли над нами верх, нас держали в подвешенном военном статусе так называемых унтерарцтов – военных фельдшеров. Такие «врачи-кадеты» занимали в военной иерархии место где-то между стрелком-пехотинцем и офицером, они имели право рассчитывать только на то, что им будут отдавать честь рядовые, но, с другой стороны, сами обязаны были первыми отдавать честь всем, от генерала до почтового ящика…

В Париже мы в последний раз дали волю своим низменным инстинктам. В преступном пренебрежении своими воинскими обязанностями мы остались там на один день и на одну ночь дольше, чем это было необходимо, прежде чем продолжить свой путь по Северной Франции. А потом задержались еще на одну ночь в Ле-Мане. Но в Гранвиле начальник медико-санитарной службы 6-й пехотной дивизии, к которой мы теперь относились, быстро вернул нас к действительности и несколькими хорошо подобранными фразами устранил все сомнения в том, действительно ли мы находимся на театре военных действий. Потом нас разделили и распределили по различным батальонам.

Когда легковой автомобиль, присланный за мной из штаба моего нового батальона, вез меня вдоль обширных, уже сбросивших листья яблоневых садов в департаменте Кальвадос в Нижней Нормандии, я задумался о тех людях, вместе с которыми мне предстояло сражаться в настоящей войне. Я нисколько не сомневался в своих способностях как квалифицированного врача, но в гораздо меньшей степени был уверен в себе как в новоиспеченном солдате. Я надеялся, что мои новые боевые товарищи отнесутся к этому с пониманием.

Правда, появление нового унтерарцта не произвело на майора Нойхоффа абсолютно никакого впечатления. Он смерил меня испытующим взглядом с головы до пят, на что я ответил ему вполне сочувственным взглядом. Майор ни словом не обмолвился о прибытии со значительным опозданием нового доктора 3-го батальона 18-го пехотного полка. Однако он не удержался от того, чтобы не выразить сожаление по поводу отсутствия у нового батальонного врача фронтового опыта. Возможно, предположил он, вскоре я приобрету его по другую сторону Ла-Манша. Впрочем, не играю ли я, случайно, в скат или в доппелькопф? Действительно играю? Ну что ж, тогда я хоть на что-то сгожусь. После ужина мое присутствие за карточным столом было бы очень желательно. «Лейтенант Хиллеманнс, батальонный адъютант, покажет вам вашу комнату» – на этом моя аудиенция у командира батальона закончилась.

От манер Хиллеманнса веяло таким же зимним холодом, как и от низко висящего в небе ноябрьского солнца. Мне невольно пришли в голову слова начальника медико-санитарной службы дивизии, майора медицинской службы Шульца. «Если вы еще не знаете, – сказал он мне, – вы будете батальонным врачом одного из трех батальонов элитного полка фон Рундштедта.[12] Вашим командиром полка будет полковник Беккер, прекрасный офицер, добившийся выдающихся достижений как в Первую мировую, так и в эту войну! Мои искренние поздравления!»