Книга Ольга Калашникова - Михаил Филин

Когда Александр Пушкин писал князю П. А. Вяземскому про «блудного зятя и грядущего барина», Калашниковы уже находились в Болдине. Они постепенно обустраивались; глава семейства, «мужик крепкий» (П. Е. Щёголев), рьяно принялся за труды. Ольга же приходила в себя; вероятно, заглядывала в местную церковь Успения Пресвятой Богородицы; чем-то помогала матери по дому и исподволь готовилась к важному событию. Так ни шатко ни валко минуло несколько недель, промелькнула Троица — и весна незаметно перешла в лето…

В последней четверти XX века сотрудница Государственного архива Нижегородской области Н. И. Куприянова, изучая метрическую книгу болдинского Успенского храма за 1826 год, обнаружила две короткие и важные для науки записи. Мы с благодарностью пройдём заново по указанному исследовательницей пути, кое-где уточняя или дополняя её текстологические наблюдения[88].

Интересующий нас источник имеет длинное название: «Книга данная из Лукояновскаго духовнаго Правления ведомства онаго Села Болдина Успенской церкви части Священника Ивана Матвеева с причтом на 1826-й год для вписания им в оную родившихся, браком сочетавшихся и умерших с тем, чтоб в писании оных и в прочем поступаемо было по прежним о сём предписаниям напечатанным в сей книге в графах прописям неупустительно под опасением в противном случае неминуемаго взыскания и штрафования декабря дня 1825 года».

Открывает потрёпанную «Книгу…» раздел, озаглавленный «Часть первая о рождающихся». Здесь, на странице, получившей архивную нумерацию «лист 232 оборот», начинаются записи о младенцах, которые появились на свет в июле 1826 года. Вторая сверху запись имеет порядковый номер 24 и дату 1 июля.

В графе «У кого кто родился» значится: «Крестьянина Иакова Иванова сын Павел». И следом добавлено: «Молитвование исправлял и крещение совершил иерей Иоанн Матвеев. При совершении онаго крещения в должностях находились диакон Кирилл Симеонов, дьячёк Яков Иванов, пономарь Василий Фёдоров».

В столбце «Число крещения» сообщено: «4», то есть 4 июля.

Далее в графе «Кто восприемники», указано: «Иерей Иоанн Матвеев и г-на Сергия Львовича Пушкина управляющаго Михаила Иванова дочь Ольга».

Вторая запись приютилась в разделе об умерших, на листе 251 (где в общей сложности упомянуто шесть человек). Она датирована 15 сентября, ей присвоен номер 23. В рубрике «Кто имянно умерли» сказано: «Приходскаго дьячка Якова Иванова сын Павел 2-х мцов». Чуть правее идёт фраза, которая разделена на два яруса и относится также к другому скончавшемуся в ту пору ребёнку (Михаилу, сыну крестьянина Семёна Шарикова): «Без привития оспы»[89]. А в графе «Какою болезнию» про младенца Павла (и прочих усопших) по вертикали растянуто прописали: «Натуральною». Это означало, что не было ни акта насилия, ни несчастного случая.

Н. И. Куприянова дала весьма убедительное толкование этим текстам, и её аргументы приняты научным сообществом.

«Как будто бы всё правильно. Но вот что странно, — рассуждает Н. И. Куприянова. — Всего в метрической книге, в части первой — о родившихся в 1826 году — 47 записей. Среди них в первой половине года нет записи о рождении сына у приходского дьячка Якова Иванова, того самого, который присутствовал при крещении Павла. Тем не менее двухмесячный сын у него умер. А главное — крестной матерью младенца Павла, родившегося 1 июля 1826 года, являлась только что приехавшая в Болдино Ольга Калашникова.

Это и позволяет предположить, что первая часть, о рождении сына Павла у крестьянина Якова Иванова, и вторая запись — о смерти двухмесячного младенца Павла у дьячка Якова Иванова относятся к ребёнку, рождённому Ольгой Калашниковой. Влиятельный в Болдине Михаил Иванович прикрыл грех дочери фиктивной записью в церковной книге, где мать записана как крёстная, что давало ей официальное право воспитывать ребёнка»[90].

Итак, теперь нам доподлинно известно, когда именно родился сын Александра Пушкина и Ольги Калашниковой и сколько бедняжка прожил: ему было отпущено судьбой ровно два с половиной месяца. К сказанному исследовательницей остаётся, пожалуй, только прибавить, что младенца, покинувшего чрево матери 1 июля, нарекли в честь святого апостола Павла[91]. И ещё: смерть ребёнка могла быть обусловлена самим его рождением — вернее, датой появления «малютки» на свет.

Высокий уровень детской смертности — одна из бед того времени. Причём это беда всеобщая, внесословная: «благородные» люди страдали от неё немногим реже простолюдинов. И те и другие из поколения в поколение принуждены были смиряться и жить по пословице: «Бог дал, Бог и взял». Оттого, наверное, и пишущие о горьком эпизоде биографии Ольги Калашниковой обычно не задаются вопросом, почему она потеряла первенца.

Попробуем всё-таки разобраться в обстоятельствах, приведших к скорбному сентябрьскому финалу. Если исходить из постулата, что беременность, завершившаяся родами 1 июля 1826 года, протекала без каких-либо отклонений от природной нормы, то получается: Ольга Калашникова к моменту отъезда из Михайловского, сиречь в конце апреля — начале мая, пребывала уже «на сносях», то есть на седьмом или даже на восьмом месяце беременности. Она, как говаривали в старину, дохаживала последние дни. Но утаить внешние признаки такого положения от обитателей сельца, и прежде всего от собственных родителей, было невозможно. Да и послание Александра Пушкина князю П. А. Вяземскому с просьбой сладить тайные роды крестьянки в Москве теряло в данном случае всякий смысл. Однако вот загадка: и беременность Ольге удавалось как-то скрывать, и письмо поэт не преминул черкануть и отправить приятелю.

Разрешается головоломка достаточно легко: на рубеже апреля — мая 1826 года срок «чреватости» Ольги Калашниковой был иным — меньшим.

Другими словами, по приезде в село Болдино она родила недоношенного ребёнка. Следовательно, слабого, болезненного; в условиях тогдашнего крестьянского быта — почти обречённого…

На листе с записью о смерти Павла имеется, однако, ещё один столбец — «Где погребены». (Его Н. И. Куприянова не стала исследовать.) В этой графе — опять же вертикально, обобщённо — указано единое место погребения шестерых покойников: «На отведённом кладбище». Данная строка, по всей видимости, ставит точку в многолетней дискуссии о местонахождении могилы сына поэта[92]. Ясно, что младенца Павла, как и всех его соседей по мартирологу, похоронили в болдинском имении Пушкиных, на отводе[93] для кладбища.