Книга Мышка - Наталья Черемина

Как будто в издевку над Танькиным горем среди ее знакомых начался повальный бум рождаемости. Сестра родила совсем незадолго до Татьяниного выкидыша и как раз собиралась гулять с младенцем, когда та примчалась к ней вся в крови. Ольга родила мужу Сереге мальчика, которого назвали Николкой, кормила его грудью, была толста и счастлива, с румяного раздобревшего лица не сходила сытенькая полусонная улыбка. Ее старшая, Настя, которой уже стукнуло двенадцать лет, и Серегин сын Артем не отходили от своего общего братика и бросались помогать Ольге по первому намеку. Сам Серега, не стесняясь, плакал от счастья и зарабатывал все больше и больше денег в своем магазине запчастей. Таньку от этого перебора идиллией слегка мутило, она частенько бурчала: «сироп сиропный», но своего нового племяша обожала и не упускала случая с ним понянчиться.

От толстой Алки до нее доходили новости о бывших подругах. Машка родила второго сына, едва ее старшему сравнялось два годика. Аморфная корова Марго наконец-то разродилась сыном для своего любимого Славиньки. Подавляющее большинство ее старых знакомых встречались ей либо беременными, либо с колясками. «Да что же это такое? Неужто демографическая ситуация улучшается?» На что ее мать, как всегда беспардонно, заявила: «Это потому, что возраст у твоих знакомых такой. Все нормальные женщины стараются родить к тридцати годам. Одна ты у меня слишком умная — по горшкам дежурная». Последней каплей стало известие о беременности одной из самых одиозных фигур Танькиного окружения — Светки Седовой. Королева похабных анекдотов и подстилка по убеждениям, Светка уже давно как-то притихла. Ночную жизнь с Танькой и другими мелкопоместными «светскими львицами» вела уже не так бурно, чаще отказывалась от походов по ночным клубам, участвовала только в частных вечеринках и вечером всегда ехала домой, к Гене. Старых любовников забросила, новых знакомств избегала. На дружеские подковырки отшучивалась, но как-то призналась, что устала. Да и привыкла уже к Гене: как-никак уже десять лет вместе, он ей столько уже всего простил, что ее вдруг посетило чувство благодарности. О своей беременности она рассказала не сразу, а уже когда округлился животик. Беременность она переносила плохо: была вся отекшая, опухшая, с одышкой и пятнами на лице. Но в глазах поселилось умиротворение, схожее с сытой благостью Танькиной сестры. Это Татьяна переносила с трудом и все чаще предпочитала общество беззаботных «светских львиц».

К ее собственному удивлению, ее стало тянуть в церковь. Каждое воскресенье она приходила туда, становилась в уголок и подолгу наблюдала за службой, за прихожанами. Поборов непонятное смущение, стала молиться за здоровье близких, ничего не прося для себя. Через какое-то время набралась смелости и исповедовалась. Невероятно, но почувствовала облегчение, как будто разгрузила себя немного. Однажды, повинуясь внезапному порыву, подкараулила батюшку после службы и задала вопрос, как можно попасть в монастырь. Отец Меркурий внимательно посмотрел на бледную Таньку в изящном шифоновом шарфике на голове и пригласил на разговор.

— Недавно ходишь. Случилось что?

Танька, смущаясь и с трудом подбирая слова, начала рассказывать о себе, священник перебил:

— Помню твою исповедь. Много грехов было. Каешься хоть?

Танька понурилась. Если походы в «Глобус» с пьянством до поросячьего визга — это раскаяние…

— Ты в себе разберись сначала. К Богу надо прийти осознанно, а не потому, что просто хочешь как-нибудь изменить свою жизнь. Не греши, делай добрые дела — и жизнь твоя изменится к лучшему. А монашество — это призвание, посвящение себя всей без остатка служению Господу нашему. Думается мне, что не твое это призвание. Иди.

Танька уныло побрела домой, по дороге раздав всю мелочь нищим у церкви, хотя раньше принципиально этого не делала: считала их всех профессионалами. Придя домой, послонялась по комнатам, повздыхала, потом встряхнулась, фыркнула и позвонила «светской львице».

Прошло каких-то семь месяцев после расставания с Олегом, как до Таньки дошли слухи о его свадьбе. Женили-таки бедолагу на генеральской дочке, здоровой алчной бабище, взращенной и взлелеянной с единственной целью: выдать замуж за подходящего мальчика. Бракосочетание было на редкость пышным и безвкусным, воплощая в себе все то, о чем Олег с таким презрением и ужасом рассуждал. Невеста была высоченной, полнокровной самкой, из тех, кто, по выражению самого Олежи, прижмет грудьми к березе, и ты сдаешься. Вероятно, это делало его хоть немного счастливым, не говоря уже о его родителях. Таньку новость позабавила, не более того.

Сама же Татьяна пошла вразнос. Она оправдывала свое всеядие желанием заиметь ребенка, при этом рискуя элементарно подхватить что-нибудь венерическое. В ее гареме, как она это называла, теперь значились: старый знакомый — развеселый Виталик Манкель, новый знакомый — женатый «оборотень в погонах», богатый гибэдэдэшник Костя, также эпизодически присутствовал обветшалый «богемный лев» Федорков, доставшийся в наследство от остепенившейся Светки, и совсем недавнее приобретение — смазливый двадцатилетний работник бензозаправки Димон, который обаял тридцатилетнюю Таньку полным отсутствием денежных средств и комплексов по этому поводу. Он смотрел на свою взрослую подругу со смесью неприкрытого вожделения и благоговейного любопытства, порожденного ее несомненными (в сравнении с собой) ученостью и изысканностью. Интерес был, конечно же, и меркантильный: Татьяна водила его по ночным клубам, платила за выпивку, бильярд, боулинг, даже пару раз давала немного денег с собой. Эти деньги он тратил потом в дешевых кафе на своих юных подружек и демонстрировал им свои беспорядочно нахватанные от Таньки знания, вызывая девичье сексуальное возбуждение.

Взяв шефство над сим воплощением простодушного порока, Татьяна поначалу даже испытывала что-то вроде радостного предвкушения Пигмалиона, пытаясь рассмотреть в юноше какой-то скрытый потенциал умственного и духовного развития. Увы, кроме потенциала физиологического она так ничего и не рассмотрела. Вкусив несколько раз свежего неумелого тельца и пережив эффект новизны, Татьяна заскучала. Физическое общение себя исчерпало, интеллектуальное не заладилось. Некоторое время она развлекалась тем, что утонченно унижала Димона и с мрачным наслаждением наблюдала его замешательство, но скоро почувствовала жалость к бедняге, отчаянно пытавшемуся подстроиться под ее изменчивое настроение. Эта жалость отнюдь не прибавила ему сексапильности, и Танька, сама себе опротивевшая, думала, как бы уже все поизящнее закончить. Еще и сестра капала на мозги: «Господи, с кем ты вошкаешься? Какое-то вторсырье…»

Очередной раз бросив в мусор отрицательный тест на беременность, Танька подавленно размышляла: «Действительно бесплодие? Почему я? Кто-то по три аборта и рожает… Кто-то не хочет, а рожает… Рожают и бросают. Бросают?» Ее осенило. Почему раньше об этом не подумала?

Окрыленная, Танька стала искать телефон знакомой, у которой была своя знакомая, у которой, в свою очередь, был муж судья. Кто, как не судья, должен знать об этом — всякие дела об усыновлении… Где же он? А, в старой записной книжке. Ну и что, что не свой? Наследственность — все фигня. Мать не та, которая родила, а та, что вырастила. Вот и телефон. Хотя бы узнать, где спросить, как искать. Переговорив со знакомой и получив обещание разузнать все и даже, может быть, устроить встречу, Машка подумывала, не озадачить ли еще адвоката, который работал на их контору, ведь плюрализм мнений никогда не помешает. Решила, что надо выбрать момент и как бы между прочим спросить, специально звонить не следует.