Книга Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - Фернан Мейссонье

Или еще, с цыплятами. Тогда по улицам ходили арабы с корзинами, в которых сидели курицы — такого во Франции не увидишь, — и кричали: «Куры! куры!..» Они продавали кур. При покупке куриц щупали, смотрели… Ну вот, один из них входит в бар. Всегда находились клиенты, которые делали вид, что их это интересует. А на деле они были заодно с отцом. Ну и, например, был там красивый петух; отец, глядя на продавца, говорил ему: «Смотри-ка, этот вот плоховато выглядит, как будто болен!» «Нет, нет! — отвечал араб, — он здоров, это хороший петух!» «Ты уверен?» И мой отец потихоньку — у него было нечто вроде кнопки в кольце, надетой на палец — раз! и петуху в затылок! Тот — крррр! завертелся, пфффф! — убит на месте. Отец: «Ай-ай! смотри на своего петуха!» А тот тип в полной растерянности — крови-то не было: «Что происходит? Что это с ним?» А отец: «Видишь, я же тебе говорил, ты его продаешь за высокую цену, а этой цены он не стоит!» Вот смех! Да, он устраивал такие шутки. Люди приходили в бар, чтобы посмеяться.

В 1945 у нас в кафе была телефонная кабина. Чтобы позвонить, надо было связаться с телефонисткой на почте, то есть отец должен был набрать номер и потом попросить соединить его с клиентом. Иногда приходили позвонить женщины не из нашего квартала. Они спрашивали один номер, другой, третий — и все за три сантима! Тьфу! И при этом они отрывали отца от игры в карты. А его раздражало, когда его беспокоили в ходе партии в карты. И бывало, чтобы побыстрее развязаться, он валял дурака. Он проходил за стойку, чтобы связать даму, например, с Боттеном. За стойкой у него был пукающий шар: отец наступает на него: пр-р-ут! А клиенты: «Фу, Морис!» А отец: «Да это не я!» Тогда клиентка краснела и выходила… Так что клиенты приходили в бар ради таких шуток. Все время приходили. То же самое с официантами. У отца был дар нанимать официантов с какими-нибудь комичными особенностями: парней, косивших глазом или до ужаса заикавшихся. Да, в общем-то люди приходили в кафе, чтобы посмеяться, чтобы их обслужили комики.

Наши отношения с арабским населением

Несмотря на все эти фарсы, все эти невероятные розыгрыши, злые шутки, которые мой отец мог сыграть с арабами, его любили. Согласен, это были гнусные проделки, но он им в то же время оказывал услуги. Отец всегда любил оказать кому-нибудь услугу. Он помог множеству людей из нашего квартала. Так он помог одному другу получить мотоцикл. Этот друг пришел однажды к отцу и сказал ему, что присмотрел хороший мотоцикл — «Триумф 500» — конфискованный у сборщиков взносов FLN. Он отошел в государственное имущество и стоял на стоянке. Этот друг хотел бы его получить. Отец позвонил директору стоянки и сделал так, что мотоцикл продали за 180 франков. Я просил его взять этот мотоцикл для меня, но отец не захотел. Он сказал мне, что у меня нет прав и что он не хотел бы видеть меня на мотоцикле, это слишком опасно. В 1955 были гонки Кап-Алжир. У меня был друг, который хотел в них участвовать. Но он не успевал оформить документы, пропуска, все эти административные моменты. Я спросил отца, не мог бы он помочь быстро получить бумаги через префектуру. Они сделали это за восемь дней. И я мог бы привести десятки таких примеров.

У отца был красивый почерк, и арабы с нашей улицы часто просили его написать письмо в администрацию или помочь им получить разрешение, уладить какую-то проблему: с покупкой ружья, разрешением на охоту. Потому что если араб хотел получить разрешение на охоту, ему надо было проходить через кади, арабского судью, который за это брал деньги. С отцом же — вам разрешение на охоту? пожалуйста! Часто приходил кто-нибудь из арабов и спрашивал у мамы: «А где Морис?» Инспектор хочет перевестись? Отец об этом говорил с главным комиссаром; и тот переводил его в такой-то город. Да, он действительно оказывал услуги. Кто-нибудь приходил и говорил: «Такие вот дела! Вот что они мне сделали… это… это… Что ты об этом думаешь, Морис?» Отец говорил: «Нет, нет, это не страшно, я сейчас позвоню кому надо». Звонил и — оп! — готово. Был один тип, не хотел служить в армии, так отец сделал ему бумаги: так и так, он кормилец в семье, — и тот не пошел в армию. Бывало, кто-нибудь из арабов получал документ на штраф или по каким-то налогам. Отец звонил ответственным лицам, и дело устраивалось. И когда в квартале был арабский праздник, свадьба или еще что, отца всегда приглашали.

Вот смотрите, например, один из арабов с нашей улицы просит отца помочь его двоюродному брату из Бискры, у которого возникли затруднения: полиция прикрыла его клуб, потому что там был публичный дом. Отец позвонил комиссару Батны, который был знаком с префектом Константина. И бордель снова открыли. Арабы — благодарный народ. Семья владельца этого клуба не знала, что и сделать, чтобы отблагодарить отца. Ну и вот, они прислали нам сладостей, всегда приглашали нас на свадьбы, крестины. На каждый арабский праздник они присылали родителям пирожные. Даже в ходе «событий». И все это как минимум в течение пяти лет, до 1962 года, когда отца выслали. Это занимало французов с нашей улицы. Они задавались вопросом, какую же роль мы играли, если в разгар «событий» арабы оставались столь признательны нам. Подарки, сладости… — в самый разгар «событий»! Это было из благодарности, это было честно. Но мама при этом была в панике. Однажды она сказала: «Хватит, не надо больше!» Она боялась, как бы люди не увидели, что арабы приносят нам подарки: «Люди подумают, что мы из FLNI Будут нам неприятности!» И правда, иногда нам было неудобно. Даже те, кто поддерживал Независимость, приходили к отцу, потому что он оказал им услуги. Если вы сделаете добро арабу, он вспомнит об этом и через двадцать лет. Таковы мусульмане — действительно благодарные люди. Они гордились тем, что были друзьями моего отца. Гордились тем, что были друзьями экзекутора — во Франции это кажется невероятным! — гордились, что были друзьями Мориса. Его приглашали на все, абсолютно все праздники! На праздник барана и все другие мы были приглашены. Именно поэтому меня удивило то, что рассказывают журналисты в Париже. Все совсем не так, как пишут о нас некоторые журналисты или романисты. В Алжире мы вовсе не стояли в стороне. Нет, совсем нет. У нас были хорошие отношения с людьми. Было даже уважение к нам. Во Франции не было такого дружеского отношения к экзекутору, как то было у нас. Возможно, это и из-за СМИ, которые во Франции всегда очерняли наши обязанности, в то время как в Алжире все было наоборот. В Алжире был другой менталитет.

Я действительно был более чем удивлен отношением журналистов во Франции. Я не знаю, правда ли то, что они рассказывают об отношении людей к экзекуторам, но в Алжире все было совсем не так. Никогда такого не было, чтобы на меня косо смотрели или показывали пальцем. Я гулял с теми девушками, которые мне нравились, из всех слоев общества. Как из рабочей прослойки Алжира, так и с девушками из хорошей семьи, и они все хорошо принимали меня. Я был экзекутором, вот и все. Мы убивали преступников. Возможно, к этому относились лучше, чем во Франции? Было ли это позицией алжирских французов? Я не знаю.

Нужно сказать, что в Алжире не было тех отношений, как во Франции, когда парень из семьи экзекутора может себе выбрать девушку только из такой же семьи. Мы были свободны. Например, знал я одну девушку, красивую, итальянку из Неаполя. И тут же я рассказал ей о наших обязанностях, тут же! И никаких проблем. Мы же не проходимцы какие-нибудь! Да, на нашей улице к отцу относились уважительно. Даже арабы очень уважительно относились к моему отцу. Многие арабы приходили в бар. Маленькие арабы, племянники моей служанки, можно сказать, выросли в нашем доме. Когда отец уехал, когда ему пришлось покинуть Алжир, дочь моей служанки плакала. Да, по своей работе отец был знаком с высокопоставленными людьми и оказывал услуги знакомым с нашей улицы. Поэтому его любили. В нем видели не экзекутора, а человека, который оказал услугу.