Книга Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

Лекции и практические занятия проводились как гражданскими, так и военными преподавателями. Гражданские, как правило, преподаватели ростовских институтов, читали нам фундаментальные науки: высшую математику, начертательную геометрию, сопромат, а военные — специальные предметы, по которым и определялся профиль нашей будущей деятельности в войсках. Материальную часть — макеты самих ракет, огромные автомобильные КУНГи, напичканные сложнейшей аппаратурой подготовки и пуска ракет, электрооборудование, подъемные и транспортировочные агрегаты мы изучали в огромных ангарах, куда даже нас пускали по спискам. Базовым изделием, которое мы на всех факультетах изучали, была жидкостная ракета средней дальности Р-2 разработки все того же Королева. Эта ракета по своей конструкции, своим боевым и техническим характеристикам, а также эксплуатационным возможностям значительно превосходила своих предшественниц. Но еще в учебных классах на некоторых макетах и разобранных частях ракет стояло немецкое клеймо «Фау».

Из всех преподавателей мне наиболее запомнился и оставил хорошую, добрую память о себе по тем временам старший лейтенант Николай Михайлович Ходов, который как раз и читал нам эту самую, которая на полстены, комплексную схему электрооборудования ракеты. Так уж получилось, что именно Ходов был руководителем моего дипломного проекта. Темой моего проекта была какая-то очередная электрическая схема, реализованная в виде прибора. Пояснительная записка, расчеты, чертежи и схемы были выполнены, с моей точки зрения, безукоризненно и в заданные сроки. По-моему, «пятерка» была гарантирована. Но то ли руководитель толком не разобрался в моем проекте, то ли у него просто времени не хватило, но Ходов перестраховался и поставил мне «четверку». Внешний оппонент, который изучал мой диплом, решил не отставать от руководителя и, не мудрствуя лукаво, поставил тоже «четыре». Я, конечно, расстроился, и не потому, что это могло как-то повлиять на мое распределение, а просто было обидно, что так отнеслись к моему творению. Защита дипломных проектов перед госкомиссией проходила в августе 1958 года. Я по плану должен был защищаться где-то в двадцатых числах. Но госкомиссия на пару дней раньше решила начать свою работу, первые дипломанты оказались не готовы, и командование бросило клич: ну, кто смелый? Таким смелым, а точнее нахальным, оказался я. Здраво оценив ситуацию и смекнув, что члены комиссии еще не успеют «войти в роль», я храбро ринулся в бой и второго или третьего августа первым на факультете защитил диплом, получив справедливо заслуженную оценку «отлично»! Три недели я блаженствовал и снисходительно посматривал на своих товарищей, которые в поте лица готовились к защите. Мои расчеты оказались правильными. Когда я присутствовал на защите в той подкомиссии, где я так триумфально выступил, то понял, что, если бы я защищался в плановые сроки, то прыгал бы от радости, получив «четверку». Естественно, что мои родные в Москве очень за меня переживали, они с нетерпением и страхом (впрочем, как и я) ждали двадцатых чисел августа. Каков же был их восторг, когда я им позвонил после защиты и в конце разговора вроде бы как невзначай сказал, что я защитился и почти лейтенант. Прошел уже не один десяток лет с момента этого телефонного звонка, но до сих пор мой разговор с родителями, который я помню до мельчайших подробностей, вызывает во мне сильное душевное волнение! А с Николаем Михайловичем Ходовым с годами мы стали добрыми друзьями, и каждую нашу очередную встречу я начинал канючить: за что же вы мне, товарищ руководитель, поставили незаслуженную «четверку», которую комиссия заслуженно переправила на «пятерку». И каждый раз милейший Николай Михайлович вполне искренне и горячо приводил веские доводы в свое оправдание. И так при каждой встрече! Причем каждый раз оправдательные мотивы были новые. К сожалению, несколько лет назад ушел от нас и Коля Ходов.

Освоение азов науки шло своим чередом. Уже с конца третьего курса, когда мы побывали на заводской практике в Днепропетровске, Харькове, Саратове, войсковой стажировке и своими глазами увидели, а руками пощупали ту технику, которую заочно изучали в аудиториях и ангарах, стали подходить к учебному процессу «творчески» и даже с некоторыми элементами авантюризма. Например, в училище широко практиковалась и даже поощрялась нашими преподавателями и воспитателями досрочная сдача экзаменов до наступления очередной экзаменационной сессии. Я, например, широко пользовался такой возможностью. Но каждый раз очередной сдаче экзамена экстерном предшествовала большая творческая подготовительная работа, соучастником, а в последующем и соисполнителем которой был мой друг и однокурсник Анатолий Батюня. Стратегия была простая: накануне очередной сессии мы обращались к преподавателю с просьбой разрешить нам его экзамен сдать досрочно. Как правило, он соглашался, будучи полностью уверенным в нашем сверхвысоком уровне знаний предмета. А причину для досрочной сдачи можно было придумать любую, вплоть до того, что я, мол, возможно, в сессию планирую жениться. Получив принципиальное согласие, мы с Батюней в течение нескольких дней изучали повадки и линию поведения нашего преподавателя и находили нужный для нас момент — как правило, после обеда, когда на кафедре практически никого не было. Остальное — дело техники. Пара вопросов (экзаменационные билеты преподаватель еще не успел подготовить. Мы это тоже учитывали!), на которые мы готовили пространные, туманные ответы, по ходу — разговорчики про то про се, иногда анекдотец к месту вставишь — и «пятерка» в кармане! Наш расчет был прост: у преподавателя в голове не укладывалось, что так нахально можно прийти на досрочную сдачу, имея в голове лишь поверхностное представление о предмете. Здесь пальма первенства была за Анатолием. Он умел красиво, если надо, долго и нудно говорить и, как Сирена, заговаривать слушателя, причем не очень отступая от предмета и сути разговора. Я у него был на подхвате. Он иногда так «запудривал» мозги преподавателю, что я, выступая вторым голосом, зачастую путался и не успевал понять — а по какому же предмету мы получили свою законную «пятерку»? Ну, а если честно, то все было не так уж комично и не так просто. Мы, естественно, готовились, добросовестно учили предмет, волновались, переживали, шли со страхом, но все же с тайной надеждой в душе, что наша авантюра удастся. Кстати, сбоев не было.

В последней, преддипломной экзаменационной сессии мы с Толей умудрились почти все экзамены сдать досрочно, и этот факт имел для нас неожиданные последствия. Последний год мы, слушатели выпускных курсов, уже несколько вольготно себя чувствовали, поэтому после досрочной сдачи экзаменов последней сессии, имея в запасе две-три недели свободного времени, мы с другом почти нелегально отправились в Москву на заслуженный отдых. Живем у меня дома, гуляем, блаженствуем, ходим на танцы в ЦДСА. И вот однажды мы забрели в ГУМ (кто не знает — огромный магазин на Красной площади), слышим по трансляции — приглашают в демонстрационный зал на показ мод. Ну, мода нас особо не волновала, а вот на тех, кто ее демонстрирует, нам очень захотелось полюбоваться. Заходим (мы, естественно, в гражданском платье), садимся, оглядываемся вокруг и — ба! — кого мы видим: полковник Григорьев собственной персоной и при полном параде! Михаил Григорьевич был у нас заместителем начальника училища, затем его направили формировать первые части будущих Ракетных войск стратегического назначения. Мы, будущие выпускники училища, слышали о его миссии, и каждый из нас при распределении хотел попасть под его начало, хотя ходили слухи, что к нему будут направлены только выпускники офицерских отделений. И вот этот самый полковник Григорьев, не подозревая, что мы сидим рядом, жадным взором изучает образцы моды весны — лета 1958 года. После небольшого замешательства мы с Толей быстро пришли в себя и между выходами моделей браво представились своему бывшему (а может, и будущему?) командиру. Небольшой шок уже со стороны Михаила Григорьевича (вот, мол, зашел в перерыве между заседаниями в Генштабе чуть отдохнуть, глаз порадовать). Мы деликатно дали ему время прийти в себя и уже через пару минут оживленно, на равных, с элементами профессионализма обсуждали и образцы моделей весенне-летнего сезона, и объекты, которые демонстрировали эти модели. Результат: из тридцати выпускников нашего слушательского отделения только мы с Батюней были распределены во вновь формируемое соединение к тому времени уже генерала Григорьева. Вот что значит вовремя подсуетиться с экзаменами и хорошо разбираться в сезонной моде! Правда, если уж быть объективным до конца, то какую-то роль в распределении сыграли и наши с Толей отцы. Но это, по нашему глубокому убеждению, вторично. Все же первопричина — встреча профессионалов женской красоты в демонстрационном зале ГУМа. Здесь наша с Анатолием совесть чиста. Мы не просили наших отцов (у Толи — начальник штаба Северо-Кавказского военного округа, мой — в те времена полковник Генштаба) направить нас после окончания училища в Москву (такие прыткие среди нашего выпуска были), а попросились в строевую часть, которая только формируется, да еще и непонятно — где.