Книга Птичий короб - Джош Малерман

Если понадобится обороняться…

– Судя по тому, что осталось, мы продержимся еще месяца три-четыре, – объявляет Том. – Кажется, много, только время здесь летит. Дни сливаются. Поэтому мы и завели календарь на стене гостиной. Впрочем, счет дней уже не важен, но календарь помогает связать нынешнюю жизнь с прежней.

– Возможностью следить за ходом времени?

– Да, и тем, как мы его проводим.

Мэлори садится на невысокую табуретку. Том продолжает что-то записывать.

– Когда закончим здесь, я покажу тебе, что и как мы делаем по хозяйству, – обещает Том и показывает куда-то между полками и занавесом. – Видишь, что там?

Мэлори поднимает глаза, но не понимает, о чем речь.

– Иди сюда!

Том ведет ее к стене, туда, где сломана кладка. За кирпичами видна земля.

– Даже не знаю, пугает меня это или радует.

– В каком смысле?

– Земля голая. Значит ли это, что мы можем начать рыть? Строить туннель? Второй подвал? Еще просторнее? Или это другой путь на улицу?

Глаза Тома ярко блестят в свете лампы.

– Понимаешь, если твари захотят прорваться в дом… Они прорвутся. Если бы хотели, наверное, уже прорвались бы.

Мэлори смотрит на брешь в стене и представляет, как беременная станет рыть туннели. И червей представляет.

– Чем ты занимался, пока все это не началось? – спрашивает она после небольшой паузы.

– Чем занимался? Учительствовал. Восьмиклассников учил.

– Так я и думала, – кивает Мэлори.

– Знаешь, мне это многие говорят. Очень многие! И мне нравится. – Том поправляет воображаемый воротничок. – Сегодня, дети, я расскажу вам правду о консервах. Так что закройте рты, мать вашу!

Мэлори хохочет.

– А ты чем занималась?

– Поработать я не успела, – отвечает Мэлори.

– Ты ведь сестру потеряла? – осторожно спрашивает Том.

– Да.

– Сочувствую, – говорит он и добавляет: – Я потерял дочь.

– О господи!

Том делает паузу, словно решая, рассказывать ли Мэлори подробности.

– Мать Робин умерла при родах, – начинает он. – Жестоко такое тебе говорить, ты ведь в положении. Но если нам с тобой знакомиться по-настоящему, ты должна услышать эту историю. Робин была чудесной девочкой, в восемь лет куда умнее своего отца. Любила разные странности. К примеру, инструкции к игрушкам обожала намного больше самих игрушек, а титры к фильмам – больше самих фильмов. Любила читать, даже выражение моего лица читала. Однажды заявила, что из-за волос я похож на солнце. «В смысле, сияю как солнце?» – спросил я. «Нет, папочка, ты сияешь как луна, когда на улице темно». Когда посыпались сообщения, а люди начали воспринимать их всерьез, я, как многие родители, решил не поддаваться страху. Отчаянно старался поддерживать привычный ритм жизни. Особенно хотелось, чтобы это прочувствовала Робин. В школе она, конечно, слышала разговоры, только я не желал, чтобы моя девочка боялась. Со временем притворяться стало невмоготу. Вскоре родители начали забирать детей из школы. Потом сама школа закрылась. Временно. Точнее, пока мы не убедим родителей, что в школе безопасно. Смутное было время, Мэлори. Я ведь тоже учитель… Моя школа закрылась примерно в то же время. Так мы с дочкой оказались дома, наедине друг с другом. Я понял, что Робин выросла. Она мыслила почти как взрослая. Только разве восьмилетка поймет сообщения, которыми пестрят новости? Я пытался не скрывать их от нее, но родительские чувства брали свое, и порой приходилось переключать станции. Радио доконало Робин. По ночам ей стали сниться кошмары. Я подолгу успокаивал дочку и постоянно чувствовал, что лгу. Мы договорились больше не смотреть в окна. Мы договорились, что без моего разрешения на улицу Робин ни ногой. Порой я внушал, что ей ничего не грозит, но при этом существует огромная опасность. Робин стала спать на моей кровати, но однажды утром я проснулся и дочку не увидел. Накануне она говорила, что скучает по прежней жизни. Что скучает по маме, которую никогда не видела. Робин, восьмилетняя девочка, потрясла меня, посетовав, что жизнь несправедлива. Не увидев дочь рядом с собой, я решил, что она привыкает. К новой жизни привыкает. Боюсь, накануне вечером моя дочь утратила детскую наивность и раньше меня поняла, что творится за пределами нашего дома. – Том замолкает и смотрит на пол. – Я нашел дочь в ванне, Мэлори. В воде. Запястья Робин исполосовала себе бритвой, которой я при ней брился тысячи раз. Вода покраснела. Кровь испачкала стены. Кровь капала с бортиков ванны. И это ребенок. Восьмилетка. Она на улицу выглянула? Или сама на такое решилась? Ответ я не узнаю никогда.

Мэлори обнимает Тома.

Он не плачет. Подходит к стеллажам и снова берется за записи.

Мэлори думает о Шеннон. Она тоже погибла в ванной. Она тоже покончила с собой.

Том заканчивает ревизию и спрашивает, готова ли Мэлори идти наверх. Он тянется к веревке у лампочки и замечает, что Мэлори смотрит на брешь в стене.

– Жутко, да? – спрашивает он.

– Угу.

– А ты борись с собой. Это же предрассудки, одна из старейших фобий.

– О чем ты?

– О страхе перед подвалами.

Мэлори кивает.

Том дергает за веревку, и свет гаснет.

Глава 9

«Твари, – думает Мэлори. – Что за тупое слово!» Дети молчат, на берегах тихо. Слышно, как весла рассекают воду, двигаются в такт ударам сердца Мэлори. Когда синхронность нарушается, Мэлори словно умирает.

Твари…

Мэлори это слово никогда не нравилось. Она не считала тварями тех, кто преследовал ее четыре с лишним года. Тварь – это слизняк в саду. Или дикобраз. С теми, кто рыскает за опушенными шторами и заставляет ее жить вслепую, экстерминатору не справиться.

«“Варвары” тоже неверно. Варвары грубые, отчаянные. И дикари тоже». Весла рассекают воду, каждый гребок отдается в плечо.

«“Мастодонт” – это пальцем в небо. Вдруг они крошечные?»

Путешествие в самом начале, а у Мэлори от гребли ноют мышцы. Рубашка намокла от пота. Ноги замерзли. Повязка продолжает натирать.

«Демоны? Бестии? Вариантов сколько угодно».

Шеннон рассталась с жизнью, увидев одного или одну из них. Родителей наверняка постигла та же участь.

«“Черти” – слишком мягко. “Звери” – опять пальцем в небо».

Мэлори и пугают, и завораживают те, кто преследуют лодку по реке.

«Они хоть понимают, что делают? Они нарочно?»

Сейчас ей кажется, что планета вымерла, что лодка – последнее сосредоточение жизни. С каждым гребком мир раскрывается за носом лодки: пустой шар, туманный, безлюдный.

«Если они не понимают, что творят, то злодеями считаться не могут».