Книга Могила галеонов - Мартин Стивен

В зале одобрительно загудели. Том действительно выразил общие опасения. Нигде так не боялись католической Испании, как в пуританском Кембридже. В Англии тогда пугали непослушных детей герцогом Пармским и свирепыми испанцами.

— У нас… не такое уж смятение, как вам может казаться, — отвечал Сесил, осторожно подбирая слова. — Королева всегда на страже интересов страны.

— Ее величество? Само собой! — ответил Толстяк Том. — Однако нам тут мнится, что о ее военачальниках такого не скажешь. Где у нас армия, способная отразить испанское нашествие? И какова наша стратегия? Собираемся ли мы защищать каждый наш порт, распределив нашу армию по всему побережью столь тонким слоем, что наши люди смогут повсюду встретить врага, но нигде не смогут его одолеть? Или же мы сконцентрируем наши войска в определенных важных пунктах, рискуя при этом, что враг высадится там, где мы не ожидаем, и, не встречая сопротивления, дойдет до Лондона? Обе тактики опасны, но опаснее всего вовсе не иметь тактики!

Слова Тома прозвучали почти грубо. Прямота, свойственная некоторым ученым мужам, нередко граничила с грубостью. Сесил предпочел не замечать этого.

— Солдат у нас достаточно, — ответил он.

Грэшем не питал подобной уверенности. Англия тогда не имела постоянной армии, а небольшое профессиональное войско находилось во Фландрии и воевало с герцогом Пармским.

— Но гораздо больше у нас военных кораблей, — продолжал Сесил. — У нас достаточно сильный флот, чтобы потопить неуклюжие галеоны короля Филиппа, возможно, вместе со знаменитыми солдатами герцога Пармского.

— Море весьма обширно, и даже самый «неуклюжий» из галеонов слишком мал по сравнении с его просторами, — заметил Том, одержимый страстью спорщика. — Их корабли и наши корабли могут ночью разойтись в море, не заметив друг друга.

— Наконец, у нас есть Дрейк, — ответил Сесил. (Грэшем заметил, что его левое веко слегка дергается.)

Испанцы действительно боялись знаменитого Дрейка (они называли его Эль Драко). Ходили слухи, будто у него есть волшебное стекло, с помощью которого он мог видеть расположение всех испанских кораблей на море. Иначе невозможно было объяснить его умение всегда находить испанские корабли с сокровищами на борту. Реакция зала на слова Сесила была одобрительной. Дрейк считался чем-то вроде талисмана, устрашающего врагов.

— Это могучий человек, — продолжал Сесил. — И он капитан одного из наших новых замечательных кораблей, которые могут скользить по волнам, как танцор по дворцовому полу.

В то время перед лицом опасности, грозившей стране, и преодолев сопротивление капитанов, королевский адмирал Хокинс велел сломать огромные бастионы, находившиеся на носу и на корме каждого военного корабля. Он наладил производство новых кораблей, более легких и более маневренных, которые могли идти вперед даже при встречном ветре. Бастионы предназначались для солдат, ведущих мушкетный огонь по противнику и отражавших атаки врага при попытке взять судно на абордаж.

Но огромные сооружения задерживали ветер и делали корабли почти не маневренными, способными двигаться вперед только при попутном ветре.

— У нас есть корабли, способные крушить вражеские суда, находясь от них на расстоянии, — заговорил Грэшем. Он вовсе не собирался обижать Сесила (пока Генри вообще не знал, есть ли у них причины для конфликта), но поскольку его вовлекли в дело обороны страны, было бы полезно сейчас услышать, что думают в Лондоне о некоторых очевидных вещах. — Однако Дрейк никогда не командовал нашим флотом в бою против неприятельского флота. Даже сама королева именует его «пиратом». — Некоторые из слушателей засмеялись. Грэшем продолжал: — Он до сих пор нападал только на торговые корабли или на менее сильного противника, захватывая грузы и обогащая как нашу казну, так и самого себя. Доблестный моряк, что и говорить. Но испанцы участвовали в крупных морских сражениях против флотов нескольких стран. А наши капитаны, даже те, которые знают свое дело и не очень жадны до сокровищ, говорят, чаще враждуют между собой, чем дерутся с неприятелем. — В Англии все знали, как Фробишер угрожал «вырвать сердце» Дрейка. — Каждый из наших кораблей сейчас действует по прихоти его капитана. Это как если бы в армии офицеры воевали друг против друга и каждый выбирал бы противника по своему усмотрению.

— Я думаю, — спокойно ответил Сесил, — наши капитаны сумеют объединиться сейчас перед лицом испанской угрозы. И если уж вы, молодой человек, не имеющий никакого опыта мореходства, видите эти проблемы, то, как вы понимаете, те, кто имеет богатый опыт в этом деле, и их начальники понимают их не хуже и имеют какие-то планы решения возникших трудностей.

Здесь было вполне уместно закончить разговор. Слушатели одобрительно загудели. Людям хотелось верить в лучшее. Понимая это, Грэшем также понимал — сегодня он вовсе не увеличил число своих друзей, возражая высокому гостю и ставя под сомнение репутацию Дрейка. Было очевидно: именно Сесил привлек к себе симпатии большинства членов совета.

Стук в дверь раздался, как только Грэшем вернулся к себе. Маниона он отпустил, и тот скорее всего сейчас сидел в какой-нибудь местной таверне.

Сесил сделал знак своему слуге, и тот удалился, закрыв за собой две двери. Грэшем считал, что в своей комнате он сам должен решать, открывать или закрывать двери, но промолчал.

— Благодарю вас зато, что уделили мне время, — вежливо сказал Сесил, прекрасно знавший, что у Грэшема не было другого выбора.

— Это честь для меня, — также любезно ответил Грэшем, считавший, что особой чести для него здесь нет.

У его гостя были маленькие, острые глазки. Длинный плащ, который он носил, как и его костюм, был сшит таким образом, чтобы замаскировать его физические недостатки, а свои длинные волосы он причесывал, чтобы частично прикрыть странную вмятину над ухом, которая, по утверждению недоброжелателей, образовалась после того, как пьяная нянька уронила его на каменный пол.

— Вы хорошо вели спор, — заметил он.

«Однако я проиграл его», — подумал Грэшем. Но недаром Уолсингем как-то сказал ему: признать свою слабость иногда означает обрести силу.

— Если бы у нас с вами состоялся официальный диспут, вы бы его выиграли, — ответил он.

Такие диспуты составляли сердцевину ученой жизни Кембриджа.

— Те, кто говорит то, что хочет услышать аудитория, часто побеждают тех, кто говорит правду, — заметил Сесил с усмешкой.

Грэшем подумал, что его гость иногда тоже говорит правду. Вслух же он сказал:

— Я забыл о вежливости. Позвольте предложить вам вина.

— Как это любезно! — ответил Сесил. В его голосе, тонком и скрипучем, все же чувствовался напор. Грэшем налил гостю вина в хрустальный венецианский бокал. Если тот и оценил всю прелесть поданного ему сосуда для вина, то вслух этого никак не выразил. Грэшем также решил не нарушать молчания первым. — К сожалению, вы правы, — заговорил Сесил. — У нас нет армии, способной защитить наши берега. Дрейк ненадежен. Флот у нас разрозненный, а у испанцев — единый боевой флот, испытанный в сражениях. Грэшем не показал собеседнику, как его взволновало услышанное признание. Ведь, по сути, оно исходило от первого королевского министра.