Книга Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

— До королевы дошел слух, что вы взялись пророчествовать ее судьбу, — довольно грозно повела свою речь Мария Гонзага.

Коронный Карлик никогда не был на аудиенциях королевы, однако несколько раз подслушивал ее беседу, оставаясь за тонкой перегородкой. Это нужно было канцлеру Оссолинскому, а значит, и королю.

— Что вы, ваша светлость?! — воскликнул он, изображая отчаяние. — Я? Пророчествовать?! Мои уста не достойны даже пересказывать кому-либо то, что произошло со мной вчера. А уж загадывать, что может случиться со мной завтра…

— И все же пророчествовали. Вы сказали, что вскоре, в поисках венценосного супруга, мне придется выбирать между двумя братьями супруга нынешнего.

— Обладай я даром пророчества, разве попался бы я сегодня литовским татарам, которые обращались со мной, словно с карманным вором?

— Вас повесят за ноги, если, стоя на коленях, вы не способны слушать молча.

«Предупреждение, достойное королевы, — согласился тайный советник. — Но ты забыл, что, прежде чем стать Ее Величеством, она была фавориткой французской королевы и прошла весь курс наук придворных интриг и заговоров. Весь курс придворных интриг и заговоров, который невозможно постичь ни в одном самом уважаемом университете мира! Вот он — истинный путь к королевскому ложу, а, возможно, и к трону!»

Несмотря на необычность ситуации, в которую он попал, Коронный Карлик все же пытался сохранить трезвость рассудка и даже некое подобие чувства юмора. Что давалось ему крайне сложно даже в куда более радостные времена.

— В таком положении, ваша светлость, мне трудно будет отвечать на ваши вопросы.

Мария Гонзага нервно похлопала по ладони сложенным веером, очевидно, гася желание пройтись им по физиономии тайного советника.

— Так почему королева должна выбирать между братьями короля? Можете вы ответить на этот вопрос?

Коронный Карлик готовился к нему. И все же призадумался. В представлении тайного советника вопрос должен был звучать по-иному. Королева сразу же могла поинтересоваться, почему он предлагает остановить свой выбор на князе Яне-Казимире, отвергая руку князя Кароля.

— Простите, не помню, чтобы когда-либо предсказывал необходимость такого выбора.

— Мало того, вы даже назвали имя того, на ком королеве предпочтительнее остановить свой выбор.

— Ах, вот вы о чем, — с легкой грустью «вспомнил» Коронный Карлик. — Видите ли, существует несколько влиятельных сенаторов, готовых остановить свой выбор на трансильванском князе Стефане Ракоци.

— На Ракоци?!

— …Которому, как вы понимаете, одинаково чужды терзания как варшавского, так и парижского дворов, поскольку и в одном, и в другом троне он всегда видел опасность для Трансильвании.

— Но почему именно на этом диком, необузданном в своем венгерском нраве Ракоци?!

— На том самом, — настала очередь Коронного Карлика брать инициативу в свои руки, играя при этом на нервах Марии-Людовики, — который давно видит себя на польском престоле. И который считает, что после его правления историки будут говорить о нем как о спасителе Польши, лишь изредка упоминая, да и то при случае, имя другого польского короля Стефана. Я имею в виду Батория. Кстати, своего единокровного земляка.

— Даже так? Этого хотят сразу несколько сенаторов?! — фыркнула королева.

— Уверен, что их имена вам известны. Или станут известны завтра же.

— Они считают, что вправе выбирать?! — не сдержалась королева. — Что выбирать вправе только они?! Вы, тайный советник короля Вуйцеховский, тоже так считаете?

— Конечно же, вправе, — жестко подтвердил Коронный Карлик, буквально поразив Марию Гонзагу своей наглостью.

— Это вы так решили?

— В Польше король избирается. Варшава почти не знает традиций наследственности престола. То есть вроде бы знает, но очень часто пренебрегает ими.

— Значит, несмотря на то, что я, то есть, простите, — стушевалась собеседница, — что королева не пожелает.

— Ее Величество имела возможность убедиться, что в Варшаве, как, впрочем, и в Париже, не часто принимают в расчет даже волю короля.

— Согласна, не часто, — сквозь сжатые зубки процедила француженка при польском троне.

— А уж вдовствующей, — прости меня, Господи, за столь жестокое провидчество и не сочти за черное пророчество, — так вот, вдовствующей королеве вообще будет крайне сложно навязать сенату какую бы то ни было волю.

— Ну, она пока еще не вдовствующая, — раздраженно парировала королева.

— Пока еще нет. Но ведь и короля Речи Посполитой тоже пока еще никто не избирает. Мне-то казалось, что мы оба несколько упреждаем события, пытаясь хоть в какой-то степени предвидеть их. Причем, как вы заметили, предвидеть пытаемся вместе, а не каждый сам по себе, как это было еще несколько минут назад, до моего визита к вам.

— Визита? Вы, в вашем положении, называете это «визитом»?

— Что же вы прикажете мне, — голос Вуйцеховского все более крепчал и становился напористее, — тайному советнику короля, считать себя пленником, пребывающим в плену в каких-нибудь двухстах шагах от королевского дворца? Кто из врагов польского короля осмелится на такое? Но если уж осмелился, в таком случае снимите эту маскарадную вуаль и представьтесь, у кого имею честь находиться в плену. Коль уж вы не боитесь гнева короля, то почему боитесь гнева Коронного Карлика?

Вопросы сыпались с такой напористостью, что Мария-Людовика растерялась. Ее поражала логика тайного советника. Она многое слышала о силе и воле этого невзрачного, но всесильного человечка, о его влиянии на короля и дела королевства. Но француженка впервые вот так, лицом к лицу, столкнулась с тайным советником, который выиграл сотни подобных словесных дуэлей, причем в схватках с людьми настолько подготовленными и изощренными, что степень того и другого она даже не в состоянии была себе представить.

— Так все же, — явно стушевалась она, — почему трансильванский князь, а не кто-либо из братьев короля? Почему сенаторы-поляки отдают предпочтение этому вспыльчивому, жестокому венгру?

И вот это изменение в тоне, в самом настроении королевы Коронный Карлик уловил очень тонко. Вуйцеховский понял, что с этой минуты хозяином положения становится он, а значит, и линия поведения его тоже должна становиться совершенно иной.

Не ожидая позволения, Коронный Карлик с достоинством поднялся с колен, небрежно, кончиками пальцев, отряхнул брюки и осмотрелся, нет ли поблизости чего-то такого, на что можно было бы опустить свои бренные тощие телеса. Увы, ничего не обнаруживалось.

— Вы что, не расслышали моего вопроса? — гневной сталью зазвенел голос королевы. Но ведь для того, чтобы содрогнуться, тайный советник должен был знать, что перед ним не кто-нибудь, а Ее Величество. Поскольку же карлик этого «не знал», гнев женщины не вызывал у него абсолютно никаких эмоций. Зато, будь в комнате еще какой-либо стул, он с удовольствием уселся бы на него. Неужели их специально вынесли отсюда?